«Нужно встретиться. Магистр ждет тебя в условленном месте».

Максимилиан Робеспьер поднял голову к скамьям для публики, кого-то там увидел и ответил легким кивком на едва различимый знак. Человек, приславший ему короткое послание, поднялся, накинул на плечи плащ и побрел сквозь толпу, встречавшую шиканьем и аплодисментами жаркие дебаты жирондистов и якобинцев.

Отношения этих партий становились все более напряженными. Особым успехом пользовались выступления так называемых монтаньяров — самой радикальной группы якобинцев.

Политик, собиравший самый большой урожай страстей на скамьях, отведенных для простого люда, внушавший больше всего страху своим врагам, один из наиболее пылких ораторов, потерял всякий интерес к дебатам и покинул свою ложу. Арест поэта Шенье, названного врагом революции за свои реакционные стихи, в это утро не состоялся. Робеспьер отложил его на несколько часов.

Максимилиан попросил принести его плащ и шляпу и вышел из зала ассамблеи, не обращая внимания на просителей, кинувшихся к нему, чтобы что-то для себя выклянчить, о ком-то замолвить слово или выпутаться из беды. После накаленной обстановки в зале леденящий холод улицы всех пробирал до костей. Однако это не помешало толпам граждан собраться у врат святилища революции.

Робеспьер затянул застежку на вороте плаща и, не проронив ни слова, занял место в черной карете, являвшейся символом отказа от роскоши и поджидавшей в нескольких шагах. Как всегда, политик уселся на переднее сиденье и постучал в потолок набалдашником трости. Кучер дернул вожжи, лошади рванули вперед.

Форейтор склонился к окошечку и спросил великого человека:

— Куда ехать, гражданин?

— К «Трем гусыням», и побыстрее. Я тороплюсь.

Раздался свист кнута. По резкому толчку Робеспьер догадался, что лошади побежали резвее. Экипаж перебрался через Сену, вскоре оставил позади оживленный рынок, который каждое утро возникал на этом месте, и оказался на площади неправильной формы, где его остановил кордон республиканских гвардейцев.

Когда солдаты, украсившие свои широкие шляпы трехцветными кокардами, узнали, кто перед ними, строгие лица детей революции озарились приветственными улыбками, раздались крики «Да здравствует Конвент!», «Да здравствует республика!». Офицер предоставил Робеспьеру почетный эскорт, однако тот отказался от этого предложения. Ему оставалось проехать всего два квартала.

Поравнявшись с дверями «Трех гусынь», старинного особняка, реквизированного правительством и переживавшего уже не лучшие времена, кучер резко натянул вожжи и прикрикнул на лошадей: