— Ты был прав. Я тот, кто я есть. Я могу это отрицать, могу подавлять свою сущность… и скрывать ее, но не вечно. Жизнь все расставит по местам. Вчера был миг, когда я понял, что снова живу. Впервые за долгое время. Что я делаю что-то важное, значительное. Что-то, доставляющее удовлетворение. Тело и душа были вместе. А знаешь, что я почувствовал потом? Я почувствовал себя виноватым. Как будто, слившись со всем миром, я забыл о Мириам и Пакамиле. Но, ван Герден, у меня было достаточно времени на раздумья. Теперь я все понимаю лучше, чем раньше. Плохо не то, что я — такой, какой есть. Плохо то, ради чего я себя использовал. Или позволял другим использовать себя. Вот в чем состояла моя ошибка. Я позволил другим людям принимать решения за меня. Но больше этого не повторится. Никогда!

— Тебе надо отдохнуть.

— Отдохну.

— Я оставил врачу деньги за мотоцикл. Где-то через неделю его перешлют транспортным самолетом.

— Спасибо, ван Герден.

— Садимся через двадцать минут, — сказал пилот.

Ноябрь

Ноябрь

45

45

В обеденный перерыв Аллисон Хили поехала на Морнингсайд; на заднем сиденье ее машины лежали бутерброды и длинный сверток. Мпайипели сидел на веранде, на солнышке; голый торс был перевязан ослепительно-белыми бинтами.

Она протянула ему сверток:

— Надеюсь, это то, что вы хотели.

Он содрал яркую подарочную упаковку с пестрым африканским узором.

— В магазине настаивали на том, чтобы непременно завернуть. — Аллисон виновато улыбнулась.

Он подержал ассегай в руках, проверил сталь, провел пальцем по лезвию и тихо сказал:

— Спасибо большое.

— Он… как, подходит?

— Идеально, — ответил Тобела. Придется его укоротить, спилить больше половины древка, но не стоит портить ей радость.

Она расставила на столе миски с карри и одноразовые столовые приборы.