— Глупая пизда, — сказал он. — Ты думала, что можешь провести Мэтта Данси? Ни одна женщина не проведет меня, а ты и подавно.

Другой рукой он крепко схватил меня за запястье. Я боролась с ним, пиная его голени и стараясь ударить его коленом в пах, но он был слишком силен.

— Ты не получишь своих драгоценных деток, — прошипел он, жарко и зловонно дыша мне в лицо. — Они мои. Они делают деньги, эти две. Люди платят за то, чтобы посмотреть, как они танцуют и поют. И еще кое-что. — Его лицо склонилось над моим, красное, торжествующее, уродливое. — Через пару месяцев я выебу их, твоих драгоценных дочурок, — сказал он. — Я берегу их для этого. И потом, когда я покажу им пару штук, многие мужчины заплатят за то, чтобы переспать с ними.

Я смотрела на него в ужасе, а он захохотал.

— Они уроды, глупая бледная сучка, — уроды! — и у многих мужчин встанет только при мысли о том, чтобы оказаться в постели с уродкой! Да и женщины смогут позабавиться!

Я впилась зубами в его руку, но он вырвал ее и ударил меня по губам.

— Блядь, — сказал он, — тебе нужно дать урок. Не так просто прийти сюда с льстивыми глазами и белой нежной кожей и заставить мужчину стоять как телеграфный столб, а затем воткнуть в него нож — безнаказанно.

Он сильно ударил меня по лицу.

— Белая кожа, — произнес он огрубевшим голосом. — И голос, как у леди. Я всегда западал на таких, — и я в ужасе поняла, что у него снова встал.

Я боролась изо всех сил, но он был силен и тяжел, и я не могла ничего сделать. Тогда я стала звать на помощь, но он только заржал:

— Кричи, кричи, моя белая птичка! Никто здесь не обратит внимания на кричащую самку.

Он резко раздвинул мои ноги и разорвал тонкое белье, я ощутила мерзкий жар его тела, а потом грубые волосы и ствол члена у меня между бедер. Я снова закричала истошно, и мне показалось, что где-то в таверне дверь открылась, а потом закрылась. Но было уже слишком поздно, он уже начал входить в меня.

Дверь открылась, и он инстинктивно обернулся. Я увидела, что его лицо изменилось, и он неожиданно отпустил меня. От двери кто-то стремительно двинулся, и мне удалось сесть. Я повернула голову и увидела, кто стоит в дверях; на двух детских лицах было выражение ужаса.

Виола и Соррел, мои потерянные дети, впервые увидели меня в жутких объятиях злого монстра.

Они двинулись через комнату, и я увидела, как Виола схватила брошенный хлебный нож. Виола, чья левая рука обвилась вокруг тела Соррел — но правая уже занесла нож…

Кажется, я закричала, но было уже поздно. Виола резко вонзила нож в его толстую шею. Он пошатнулся назад, его глаза надулись, как пузыри, кровь брызнула из шеи. Он беспомощно закачался и слабо попытался вытащить нож, но прежде чем он дотянулся до него, рухнул на пол. Его тело дергалось в конвульсиях, и пена появилась у рта, а затем он замер.