Я опять объясняю ей разницу.

— Некоторые вещи имеют большое значение, — говорю я Сету, когда, выйдя из ванной, вижу его с улыбкой во весь рот, поджидающего у двери.

Тетя Генриетта, сестра Зоры, утверждает, что Никки — моя копия во всем. Она вечно восхваляет нас обеих, однако увиденное беспокоит меня. Когда ее рассеянный отец звонит в понедельник или во вторник и извиняется за то, что не позвонил в воскресенье в полдень, как должен был сделать, Никки утешает его.

— Ничего страшного, папа, — говорит она. — Но ведь ты же не нарочно.

Однако там, внутри, что происходит? Я все время росла добрым и покладистым ребенком и сохранила эти черты даже в колледже. Я на удивление легко находила общий язык со всеми. И только когда мне было уже под тридцать и я училась на юридическом факультете, я стала размышлять о своей резкости и вспыльчивости, о буйной, неконтролируемой части своего характера, так часто проявлявшейся в спорах. Теперь меня волнует то, что и Никки иногда овладевает ярость, которая еще не выплеснулась на поверхность.

На кухне, накладывая каннеллони из большой тарелки, окутанной облаком пара, я стараюсь подавить в себе знакомое чувство вины. У меня не было выбора. С Чарли. И я пережила это, не так ли? В отношениях с мужчинами у меня были периоды умопомрачения и депрессии, особенно в юности, однако я неизменно возвращалась к душевному равновесию. Я нормальный человек. А у Никки есть отец. Хоть что-то. Фотография. Телефонный звонок. И все же, когда я осознаю, что моя дочь растет с той же болью в душе, как и та, что обжигала мне сердце в детские и юношеские годы, меня охватывает чувство безысходности и внутри появляется абсолютная пустота. Многие годы я жила с убеждением, что рассказы матери о смерти Джека Клонски в доках Кевани являлись легендой с целью скрыть мое истинное происхождение, как в сказках. На ум приходила сказка о Спящей красавице, которой солгали, чтобы она не узнала, что в действительности является принцессой. Я тоже была дочерью другого человека, уверяла я себя. Эти фантазии увлекали меня в диковинные путешествия, совершавшиеся в моем воображении. Так в течение нескольких месяцев я полагала, что моим отцом был профсоюзный лидер, Майк Мерсер, добродушный черный толстяк, приятель Зоры. У него было пятеро собственных детей, но я думала, что его отцовство скрыли, чтобы никто не знал о моем негритянском происхождении.

Гораздо чаще я представляла себе отца неким далеким, едва знакомым человеком, имеющим огромное влияние и власть. Этот человек однажды явится и будет нежно заботиться обо мне. В моем воображении он принимал черты отца из фильма «Отцу лучше знать». Смелый, умный, нормальный человек. Американец. Понимала ли я, будучи маленькой девочкой, какое отвращение вызвал бы у Зоры этот образ? Однако именно его я лелеяла. Мудрый, заботливый, вездесущий. Его недостатки исправлялись сами собой за полчаса, а его любовь к своим дочерям была такой же простой и всеобъемлющей, как и его целомудренные объятия. Размышляя обо всем этом, я испытываю невероятную жалость как к Никки, так и к себе самой.