Странное онемение стало охватывать его.
— Дариус, я не могу… Я не могу допустить, чтобы ты вносил весь залог. Не надо этих пятидесяти тысяч. У нас есть акции…
— Твои брокерские счета тоже арестованы до получения решения о конфискации.
Гарри взглянул на часы. Секундная стрелка бежала по циферблату. Часовой механизм бомбы тикал все громче и громче.
Потянувшись через стол и положив ладони на кулаки брата, Дариус сказал:
— Большой братец, я клянусь, мы пройдем через это вместе.
— Если все арестовано… у нас нет ничего, кроме наличных в моем бумажнике и сумочке Джессики. Господи! А может быть, только в ее сумочке. Мой бумажник остался дома в ящике ночного столика, если она не додумалась взять его оттуда, когда… когда они заставили ее и девочек покинуть дом.
— Поэтому Бонни и я вносим залог и не хотим слышать никаких возражений по этому поводу, — сказал Дариус.
Лицо Гарри онемело. Его затылок онемел, шея покрылась гусиной кожей. Холодная и онемевшая.
Дариус еще раз ободряюще сжал руку брата, а потом наконец поднялся.
Гарри сказал:
— Но как же мы, Джессика и я, снимем квартиру, если не сможем сразу собрать за первый и последний месяцы и страховой взнос?
— На это время ты переедешь к нам с Бонни. Это уже решено.
— Твой дом не так уж велик. У тебя нет комнат еще для четверых.
— Джесси и девочки уже с нами. С тобой на одного больше. Конечно, будет тесновато, но хорошо. В тесноте, да не в обиде. Мы семья. Мы должны быть вместе.
— Но могут пройти месяцы, пока все не решится. Господи, возможно, даже годы, разве не так?