— В той же мере, что и ты.

— Но мне говорили…

— Что в ордене нет и не может быть женщин, — закончила за нее затворница. — Теперь ты знаешь правду. Со дня основания Санта-Марина Маджоре монахини, переодетые мужчинами, выходили за ворота монастыря и отправлялись в мир. Таким образом мы заключали сделки со знатью и торговцами, добывали сведения для дожей Венеции и для ордена. Это мы содействовали процветанию Венеции за счет торговли со всем миром, мы, имея нужные связи в Леванте, помогли Безмятежной республике упрочить свое положение, добиться богатства и влиятельности.

— И добились того же для себя, — сказала Дженни.

Арханджела помрачнела.

— О, теперь ты заговорила в точности, как прочие члены ордена!

— О нет, я совсем не то имела в виду… просто вспомнила, что мне говорил Браво. Ведь в четырнадцатом веке церковь Сан-Николо отреставрировали на деньги монастыря.

— Но наши щедрость и великодушие веками замалчивались из-за зависти членов ордена… в конце концов к ним примкнул даже отец Мосто. Они хотели, чтобы мы просто исчезли, пытались лишить нас нашей силы. Стоило мне только заикнуться о представительстве во внутреннем круге…

— Но ведь вы должны входить в круг посвященных высшей ступени! — сказала Дженни.

— Ты полагаешь, что так должно быть, и Пламбер тоже так считал. Он за нас боролся, он перекрикивал толпу, желавшую уничтожить нас, помогал нам и поддерживал — втайне от прочих.

«В этом был весь Деке, — подумала Дженни, — как это на него похоже…» К глазам подступили непрошеные слезы.

— Мы никогда ничего не оставляли для самих себя, — продолжала затворница. — Иначе для чего нам понадобилась бы помощь Пламбера? Мы всегда хранили верность обету бедности, заповеданному нам святым Франциском. Разумеется, мы так или иначе имели дело с богатством, но всегда использовали его на благо общего дела, неизменно храня верность ордену.

Аббатиса вновь подняла палец.

— Наша работа, из-за которой на нас обрушивается поток злословия, всегда влекла за собой опасность. В 1301 году в монастырь привезли тело одной из сестер, погибшей в Трапезунде при выполнении крайне важного задания, и в Санта-Марина Маджоре настало время перемен. В тот же день настоятельница монастыря, сестра Паола Гримани, поклялась стать затворницей во имя благополучия остальных монахинь. Через три дня с Торчелло прибыл епископ и совершил над ней последний обряд. Настоятельница была заключена за глухой кирпичной стеной. Так появилась эта традиция.

Дженни покачала головой.

— По собственной воле избрать вечное заточение… это же ад на земле!