Эдуард отступил от машины и подошел ко мне.

— Не нравится мне это, Анита.

Меня это все тоже не вдохновляло, но…

— Дадим ему еще пятнадцать минут. Если он не появится, мы уезжаем.

Эдуард оглядел открытую местность.

— Здесь с укрытиями не очень хорошо.

— Я не думаю, что нам надо опасаться снайперов.

— Ты же говорила, что в тебя кто-то стрелял?

Я кивнула. Он был прав. У меня руки стали покрываться гусиной кожей. Ветер раздул дыру в тучах, и туда полился лунный свет. Вдалеке серебром вспыхнуло небольшое строение.

— Что это? — спросил Эдуард.

— Сарай смотрителей. Или ты думают, что трава сама себя косит.

— Я вообще об этом не думал, — сказал он.

Облака накатили снова и погрузили кладбище в черноту. Все превратилось в неясные силуэты; белый мрамор, казалось, светится собственным светом.

Раздался скрежет когтей по металлу. Я резко обернулась. На крыше моей машины сидел гуль. Он был голый и был похож на человека, раздетого догола и окаченного светло-серой краской, почти металлической. Но зубы, эти ногти на руках и ногах — длинные и черные кривые когти… Глаза горели багрянцем.

Эдуард пододвинулся ко мне с пистолетом в руке.

— Что он здесь делает? — спросил Эдуард.

— Не знаю. — Я махнула свободной рукой и крикнула: — Вон!

Он пригнулся, пристально глядя на меня. Гули — трусы; на здоровых людей они не нападают. Я сделала к нему два шага.

— Пошел вон! Брысь!

От любого проявления силы эта мерзость удирает во все лопатки. Этот остался сидеть. Я попятилась.