— Скажи мне, как поступить, любовь моя, — пролепетала я. — Я не знаю, что с ней делать.

Так я позволила ему убедить меня, что Певенш будет лучше в монастыре.

Как же она удивится, когда мы придем к ней вдвоем, чтобы сообщить хорошие новости, рассказать о моей настоящей личности и о нашем скором браке.

6

Сироп-противоядие Берем молочную воду, настой черешен, всего по четыре унции; настой руты, три унции; настой шафрана, одну унцию; сироп левкоев, две унции; тибетский дзерен, одну драхму; алкермес, две драхмы, смешать. Помогает при тяжелой лихорадке, когда дух почти сломлен сильным ядом. Сироп помогает очистить кровь от яда.

Сироп-противоядие

Берем молочную воду, настой черешен, всего по четыре унции; настой руты, три унции; настой шафрана, одну унцию; сироп левкоев, две унции; тибетский дзерен, одну драхму; алкермес, две драхмы, смешать.

Помогает при тяжелой лихорадке, когда дух почти сломлен сильным ядом. Сироп помогает очистить кровь от яда.

Ах, эта радость признания! Честность! Когда я рассказала… мужу обо всем, что мне довелось делать на службе у бывших нанимателей, я почувствовала огромное облегчение.

Он простил мне все. Каждое мое признание сопровождалось его нежными словами, даже рассказ о том, как я нечаянно выколола глаз монахине сосулькой.

Это было рискованно. Он мог посчитать меня нечистой после всего этого. Однако он решил, что я стала жертвой жестоких, безликих махинаций венецианского государства. Он понял, что я никогда не любила ни одного из тех мужчин, к которым меня посылали заниматься непотребными вещами. Он заявил, что моя истинная чистота не была тронута. Доказательством тому, по его мнению, было то, что, когда я впервые по-настоящему влюбилась, то объектом обожания стал именно он, человек, нежелательный для моих нанимателей.

С удивительной легкостью он признал, что не расстраивается из-за моих многочисленных похождений. Вероятно, про себя он решил, что это уравновешивается некоторыми нелицеприятными вещами, которые я узнала о нем. Я старалась не упоминать о том, что знала о его прошлом и настоящем. Вместо этого я сказала правду — для меня это не имело ни малейшего значения. Мне было все равно, купил он все те ожерелья, что дарил мне тогда в Лондоне, или украл. Важен был сам факт. Это было правдой. Мне все равно нравился его стиль, будь он джентльмен или нет. Никакие сомнения в духе девочки из богатого рода не могли заставить меня разлюбить его просто потому, что он не был аристократом. В конце концов, я отреклась от своего класса и стала актрисой. Почему бы лондонскому бандиту не стать благородным человеком? Разве мы не встретились с ним как раз посередине, он — выбиваясь в люди, а я наоборот — падая вниз?