Нет, в ста двадцати Владовых квадратах в монолит-кирпиче, машинах, сменяемых раз в четыре-пять лет, праздной жене, няне для двоих сыновей от нынешнего брака (не считая алиментов на дочку от предыдущего) человек иного социально-имущественного статуса поводы для зависти, конечно, увидел бы. Но в том-то и дело, что круг общения Смирницкого давно состоял из таких людей, кто всеми теми же благами владел, но демонстрировал их и стремился их приумножить несколько активней (не важно даже, что не всегда успешней!), к Владу же, в силу интеллигентности не любившему понтоваться, а в силу лени не рвавшемуся к карьерным высотам, относился с симпатией несколько покровительственного толка. Смирницкого считали умницей, добряком, слегка рохлей — и охотней, чем кого-либо, признавали Действительно Хорошим Человеком: охотно еще и потому, что за этой нечастой по нынешним временам характеристикой ощущалась именно что определенная несовременность Влада, а соответственно, неопасность в конкурентной борьбе.

Причем умный Влад все это если и не осознавал до конца, то чувствовал хорошо — но такое отношение его не коробило, а, пожалуй, наоборот, льстило ему. Ему приятно было считать себя по-настоящему, по-старомодному хорошим, нравилось собственное умение мгновенно располагать к себе детей, домашних животных и, что важнее, женщин. Правда, среди последних со временем становилось все больше тех, кто, в противоположность большинству, считал и объявлял Смирницкого стопроцентной сволочью, сволочью! подонком!! — это бередило в нем (как в по-настоящему хорошем человеке) чувство вины, но и в таком чувстве он находил удовольствие… главным образом — удовольствие. Во-первых, способность мучаться совестью доказывала наличие совести (то есть подтверждала его хорошесть), а во-вторых и в-главных, сильные эмоции по поводу слабого пола вообще были ему необходимы. Необходимей, чем что-либо.

Все это проявилось еще в безумноватой его юности, во времена всеобщего ошаления, демонстративного цинизма и какого-то лихорадочного, панически-остервенелого промискуитета — уже тогда Владовым коньком был прямо противоположный, глядевшийся трогательно-забавным анахронизмом жанр пиздострадания: долгие тоскливые взгляды, молчаливые поглаживания руки, беспрерывный, в течение получаса, набор номера принципиально не отвечающего объекта страсти, душераздирающие е-мейлы — когда электронная почта вошла в практику. Деловитая второкурсница иняза, переводчица в разворовывавшем завод СП, лишившая семнадцатилетнего Влада девственности, получила через полминуты после его скоропостижной преждевременной «кончины» всхлипывающее прерывистое матримониальное предложение, а через полторы недели сбежала, крутя пальцем у виска; полмесяца после этого Смирницкий глядел сквозь сочувственных собеседников и прозрачно намекал на самоубийство.