– Барбитуратами, – повторила Клементьева с упорством скифской каменной бабы. – Будто его мариновали в бочке. Только вместо маринада – барбитуровые соединения в разных немыслимых комбинациях.

И протянула ему результаты анализов.

Мышкин вырвал у нее листки и впился в них глазами. Потом отшвырнул их в сторону. Всхрапнул, как крестьянский мерин после кнута, вскочил и рысцой пробежал по комнате два круга. Тяжело свалился в свое жесткое вольтеровское кресло, обхватил голову руками и застонал:

– Что ты наделала, дубина стоеросовая… Что ты наделала!

– А что я наделала? – опешила каменная баба.

– Зачем ты влезла в это дерьмо? Зачем?!

– Не понимаю… Предписание…

– О, мама миа! – завыл Мышкин. – Кто тебя сбросил с Луны на мою несчастную голову? – он качался из стороны в сторону, как еврей на молитве. – Зачем вообще приняла этого проклятого жмура [43] ? Зачем взяла? Зачем вскрыла?!

– Но предписание… – пробормотала Клементьева.

Мышкин свирепо уставился на нее.

– Где? Где твое чертово предписание? – заорал он. – Где?!

Она наклонилась и достала бумажку из-под стола.

– Да вот же, – пролепетала Клементьева. – Вот… лежит – на бланке оно… и с печатью.

– С печатью?! – взревел Мышкин. Он схватил бумажку, смял ее в кулаке и потряс им перед носом Климентьевой. – Это? Это, по-твоему, предписание?

Он плюнул на листок с печатью, сложил его пополам. Подумал секунду, снова расправил бумажку, высморкался в нее до отказа, смял и швырнул в мусорную корзину.

– Вот и все твое предписание! – заявил он. – Там ему место. И тебе тоже!

Клементьева сначала побледнела. Потом лицо ее медленно залила багровая синюшность – ото лба вниз, словно ей на голову вылили ведро акриловой краски. Она удерживала слезы, яростно кусала губы и изо всех сил молчала.

Дмитрий Евграфович тоже затих, рот его заполнился слюной, словно перед рвотой. Тяжело перевел дух и бесконечно усталым голосом спросил:

– Ты хоть понимаешь, что отныне, именно в эту минуту твоя жизнь, и моя тоже, сумасшедшим образом изменилась? Вернее, даже в ту секунду все переменилось, когда ты согласилась принять проклятого жмура. В плохую сторону изменилась. И неизвестно теперь, выберемся мы с тобой из волчьей ямы или нет. Потому что переиграть и вернуться хотя бы на три часа назад, как ты, наверное, тоже понимаешь, невозможно.

Закусив губу добела, она кивнула.