Клементьева потеплела и улыбнулась с легким кокетством.

– Ой, мужчина, вы только на словах такой смелый. А как до дела – ведь обманете, как всегда?

Он погрозил ей кулаком, закурил, откинулся в кресле и стал наблюдать за бабочкой. Она по-прежнему описывала резкие круги вокруг раскаленной лампы и вдруг коснулась ее и тут же мягким комочком медленно, кругами, упала на пол.

– То-то же, – проворчал Мышкин. – В следующий раз умнее будешь. Хотя следующего раза у тебя уже не появится.

Он стукнул кулаком по столу:

– Слушай мою команду! Иди в кабак да не опаздывай. Сейчас кавалеры не то что в мое время – по два часа ждать девчонку на свидании не будут. Там лопай, как можно больше и дороже, пей исключительно марочные коньяки, но не нажирайся, иначе погубишь всё. Нас погубишь. Так что прими, дорогая, взятку в виде ресторана на всю катушку, а козлу скажи так: дело ты сделала, но все материалы забрал шеф, то есть я, а он такая скотина, что может и не отдать – такой вот модус. Пересказать результаты ты не можешь, у тебя вообще нет памяти на документы и коньяк уже в голове… Да и вообще, без подписи шефа документы недействительны, а нести заказчику без подписи – плохая примета. Потому и не принесла. Вот видишь, и врать ничего не надо. А когда хорошенько поднапьешься, и вовсе скажи: пусть идет в прокуратуру – ведь все равно придется. А теперь давай мне все, что у тебя по этому Туманову, и вали отседова! Да и чтоб я тебя здесь никогда больше не видел с зареванной харизмой!

– Он… – робко произнесла Большая Берта. – Он сказал, что в прокуратуру никогда не пойдет.

– Это почему же?

– Говорит, у нас все законники продажные. От полицая до генерального прокурора.

– Так и сказал?

– Так и сказал.

Когда Клементьева убежала, оставив после себя шлейф французских духов, он полез в ящик стола к Литваку – в самый нижний и в самый дальний угол. Здесь Мышкин хранил свои ключи от спирта, справедливо рассуждая, что в таком месте Литвак точно искать их не будет. Налил в химическую реторту ровно сто граммов, опрокинул и запил квасом из холодильника – старым и уже кислым. Включил компьютер, отсканировал все клементьевские бумажки, переписал файлы на тот же компакт-диск, где хранились программы Ладочникова, и стер с винчестера не только файлы, но и их следы. Бумаги сложил на секционном столе, щелкнул зажигалкой, но поджечь не успел.

Загрохотала дверь. На пороге стоял Литвак – веселый, шустрый, сверкающий улыбкой. С ним реаниматолог Писаревский – он тоже излучал бесконечную радость. И незнакомый мужик лет сорока, с огромной, как у Фридриха Энгельса, рыжей бородой и в белом грязноватом халате. Здесь Мышкин его никогда не видел, но борода показалась знакомой – большая редкость. Где он видел рыжего, Мышкин вспомнить не успел, потому что радостный Литвак вдруг оказался рядом, резко оттолкнул Мышкина от стола и схватил документы.

– Отлично! Великолепно! Просто замечательно, – приговаривал он, разглядывая бумаги. – Везде подпись Большой Берты. Твоей визы, мосье Кошкин, здесь нет. Очень хорошо! – одобрил он. – Молодец, Полиграфыч, ты всегда был сообразительным пацаном. Не стал визировать всякий бабский бред. Даже спалить их хотел. Но ведь этим бумажкам, вообще-то, цены нет, точнее, есть и немаленькая. А ты так по-дурному… Не быть тебе, Дима, президентом России. Так и помрешь честным и нищим дураком. Божий человек, понимаете ли…

Мышкин молча пошел к своему столу и выключил компьютер. Компакт-диск Ладочникова оставался в дисководе.

– Эй, эй! – закричал Литвак. – Что так торопишься? Порнуху, небось, смотрел? Я тоже, может, хочу посмотреть голых баб.

Он подмигнул. Внезапно Писаревский и рыжий схватили кресло вместе с Мышкиным и оттащили в сторону. Рыжий, словно клещами, впился Мышкину в плечи, а Писаревский деловито и ловко коричневым скотчем примотал Мышкина к креслу. Теперь руками Мышкин пошевелить не мог. Ноги остались свободными – скотча не хватило.

Литвак включил компьютер. На мониторе появился запрос на логин и пароль. Литвак обернулся к Мышкину.

– Ну, друг наш бесценный, что я должен вписать? Диктуй.

Мышкин молчал.

– Вот ты какой! – с детской обидой протянул Литвак. – Плохой человек. Не хочешь давать доступ в систему. Пароль у тебя, конечно, сверхсекретный, год надо подбирать. Столько ждать я не могу. Но… мы тоже кое-что умеем. Гениальность твоего пароля в том… – Литвак сделал сначала печальную паузу, но потом с неожиданной радостью закончил: – В том гениальность, что никакого пароля не существует вовсе!

И он нажал на ввод. Система открылась.

– Ну, какой хакер способен подобрать пароль, которого нет? – усмехнулся Литвак. – Нет такого хакера во всем свете.

Первым делом Литвак запросил список недавних документов. Мышкин едва не застонал – как он мог забыть! Только бы компакт-диск не запустился автоматически. Правда, автозапуск Мышкин запретил, но кто знает, как поведет себя старый компьютер.

– Список есть, а где файлы? Стер, что ли? Скрыть решил от хороших людей? – огорчился Литвак.

Он дал компьютеру команду на восстановление файлов. И получил отказ.

– В два прохода, стер, конечно… Оригиналы решил спалить, а копии все-таки сделал. И где они? Куда записал? Где диск? Зачем записал? Для продажи? Или для шантажа?