Измятая до неузнаваемости карта лежала в мусорной корзине. Йоранссон достал ее и расправил.

— Мы вынудили его действовать.

— Он выполнял задание.

До сих пор Йоранссону отвечала только замминистра. Но теперь начальник Главного полицейского управления прервал молчание и взглянул на своего коллегу:

— Убийство людей в это задание не входило.

— Мы его спалили.

— Вы и раньше палили агентов.

— Тогда я отрицал, что мы вообще сотрудничали с такими агентами. Я смотрел на ситуацию со стороны, никак не защищал раскрытого агента, если за него бралась организация. Но теперь… теперь все по-другому. Теперь это не значит спалить. Это значит — убить.

— Вы никак не можете понять. Решение принимаем не мы. Мы только предлагаем его полиции, а принять его — уже ее дело.

Затравленный мужчина с дергаными движениями не мог больше стоять на месте — преследуемый омерзением, он пробежал мимо стола для заседаний и кинулся к двери.

Он больше не мерз. Пол, от которого пахло соляркой, был все таким же жестким и холодным, но он больше не чувствовал холода, не чувствовал боли в коленях, он даже не думал о том, что он раздет, связан и что его вот-вот пнет в бок кто-то, шепотом обещавший убить его. Мартин Якобсон берег силы для слов, для мыслей, он замер неподвижно. Он больше не был уверен в том, что видит. Действительно ли Хоффманн подошел к самому большому верстаку и вытащил из-за пояса штанов пластиковый кармашек с какой-то жидкостью? Действительно ли разрезал его на двадцать четыре одинаковые части и, взяв моток скотча с полки, наклеил их на безымянного заключенного — к его голове, рукам, плечам, животу, груди, бедрам, лодыжкам, ступням? Действительно ли достал оттуда же, из-за пояса, что-то похожее на несколько метров тонкого шнура-детонатора, потом намотал, оборот за оборотом, на тело заключенного? Если Мартин действительно видел именно это, то больше нет сил смотреть, что будет дальше. Он медленно отвел взгляд, чтобы ничего не видеть. Для неопределенности не осталось места.

Один из стульев, отодвинутых от стола для заседаний, стоял пустым; это был стул хозяйки кабинета. Заместитель министра юстиции провела ладонью по смятой карте, бессознательно пытаясь загладить то корявое, что не относилось к делу.

— Мы можем это осуществить?

Человек, стоявший напротив нее, руководитель шведской полиции, слышал ее вопрос, но знал, что означает он совсем другое. Хозяйка кабинета спрашивала не о том, способны ли они действовать — в этом-то никто не сомневался, решить проблему мог не только Йоранссон, решение проблемы не ушло вместе с ним. На самом деле слова замминистра значили «доверяем ли мы друг другу?» или даже «доверяем ли мы друг другу в степени достаточной, чтобы сначала решить это дело, а потом соответствующим образом относиться к этому решению и его последствиям?».