Даже с расстояния метров в семь-восемь было невозможно подсчитать количество копошившихся на шоссе ядовитых змей, но вылезать из машины и производить точную перепись мне как-то не хотелось. На первый взгляд их было от семидесяти до ста.

По опыту я знал, что гремучие змеи скорее вольные охотники и, как правило, не собираются вместе. Сразу несколько штук может увидеть лишь тот, кому посчастливится наступить в их гнездо; однако никакое гнездо не смогло бы вместить такое количество пресмыкающихся.

Но поведение этих гадов было еще более странным, чем то, что они собрались под открытым небом. Они извивались и ползали друг через друга, образуя медленно и сладострастно копошащуюся массу; среди этих заплетенных кос одновременно поднимались в воздух восемь-десять голов и три-четыре длинные шеи. Они щелкали челюстями, обнажали клыки, выбрасывали языки и снова опускались в кучу, а на смену им приходили новые, не менее злобные; один наряд часовых сменялся другим.

Было похоже, что Медуза из классического древнегреческого мифа прилегла вздремнуть на шоссе Гадденбека, бросив свою затейливую прическу из змей на произвол судьбы.

— Ты хочешь проехать через них? — спросил я.

— Едва ли, — ответила Саша.

— Закрой все форточки и вперед, — предложил Бобби. — Добрая будет охота.

Рузвельт ответил:

— Моя мама всегда говорит: «Терпение вознаграждается».

— Змеи здесь не из-за нас, — сказал я. — Им нет до нас дела. Они нам не мешают. Просто мы попали сюда в неудачное время. Они уползут, и скорее раньше, чем позже.

Бобби похлопал меня по плечу.

— Малый, ма Рузвельта выражается куда лаконичней.

Каждая змея, занимавшая позицию стража, тут же обращала внимание на нас. В зависимости от угла падения света их глаза горели или вспыхивали красным, белым, реже зеленым пламенем, как самоцветы.

Я догадывался, что их привлекает свет. Пустынные гремучки, как и большинство змей, почти глухие. Но видят они хорошо, особенно по ночам, когда их щелевидные зрачки расширяются, повышая чувствительность сетчатки. Чутье у змей, может быть, и не такое тонкое, как у собак. Во всяком случае, их редко пускают по следу сбежавших из тюрьмы или заставляют обнюхивать багаж в поисках контрабанды; однако кроме неплохого носа у них есть еще один орган обоняния — орган Якобсона, который состоит из двух мешочков, выстланных чувствительной тканью и расположенных в небе. Именно поэтому змеи так часто высовывают раздвоенный язык: этот язык вылизывает из воздуха микроскопические частички, несущие запах, и доставляет их к мешочкам, которые анализируют гроздья молекул на вкус. Сейчас гремучие змеи то и дело лизали воздух, ловя наш запах и пытаясь решить, насколько лакомая добыча скрывается за светом фар.