— Тогда ее и в Большом в Москве ставили, причем Эйзенштейн, лично.

— Вагнер вдруг, здрасте, стал главным для СССР композитором. Куда было деться? Я стал набрасывать эскиз. А через несколько недель меня поперли от той работы. Это был сороковой год. Оказывается, прямо из Президиума поступила указивка, что постановки Вагнера должны быть «юденрайн». Без евреев. Ты только представь, Лёдик. Это я тебе про Киев, про сороковой год!

— Да, Сима. Ты так говоришь, будто выражение «юденрайн» в советской державе должно меня удивить в сороковом, но не должно — в сорок девятом или пятьдесят третьем!

— Я, как положено еврею, не удивляюсь ничему жуткому, когда это жуткое происходит на своем месте и в отведенное для этого время.

— Шутишь. А мое мнение как нееврея могу сказать? Еврейский вопрос — часть общего бардака. Не надо было быть евреем, чтоб абсурду удивляться. А что нам запрещали на демонстрациях перед войной кричать «Смерть фашизму!», что, это разве не удивительно?

— И у всех как будто прорвался нарыв, когда наконец бухнуло и началось.

— Ты имеешь в виду войну?

— А что, нет? В первое время, я имею в виду.

— Ну, в первое. Я знаешь что еще думал писать. Когда не убивали, война была невероятно скучна. Лежали, курили. Поэтому легче всех войну переносили люди, индифферентно относившиеся к трате времени: люмпены, урки.

— Неужели, Лёдик, с твоей спецпропагандой ты находил себе время скучать?

— Нет. Но спецпропаганда была только в последние два года. Нет, тогда, ты что! Живое дело. Хотя и на это как посмотреть. Живое в основном шло через звуковку. Там я выделывался как мог. А то, что шло через ротапринт, насквозь визировалось. Всегда могло оказаться на столе у смершевцев и перетолковано. Я, конечно, все равно выделывался. Вот я тебе одну расскажу: художник наш нарисовал танк с алой обезьяньей задницей, а я подписал: «Фриц хотел себе награду — получил от нас по заду».

— Это потому что у Т-4 выхлопные трубы при движении полыхали алым…

— Сим, ты все про цвет, ты на войне ставил свет, как у себя в театре. Развлекался!

— Особенно к войне подходит слово «развлекался»… Хотя ты прав. Когда интересно, то интересно даже и на войне. И светомаскировкой было интересно. И в Европе было интересно, очень. Я все, что мог, зарисовывал. Находил путеводители в разоренных домах. По Дрездену «бедекер» нашел, наизусть успел выучить, пока в кузове трясся, сидя на корточках или на снарядном ящике. А уж потом, как начали мы выкапывать дрезденские картины! Того энтузиазма, таких сумасшедших дней, без еды, без сна, в ощущении полного счастья, у меня не было никогда до того… ну и, учитывая, как складываются жизни у нас теперь, и в будущем, вероятно, не будет.