— Да прекрати это, Мейтленд, — вслух произнес он. — Ты жалеешь себя больше, чем Дюваля.

Вместе с последним словом раздался стук в дверь, и она открылась. Появилась голова — красное, широкоскулое лицо Дэна Орлиффа. Вслед за головой репортера появилось и его крепкое тело фермера, и он осмотрелся.

— Вы один?

Алан кивнул.

— Мне показалось, я слышал чей-то голос.

— И вы не ослышались. Я разговаривал сам с собой. — Алан криво усмехнулся. — Вот до какого состояния я дошел.

— Вам требуется помощь, — сказал Дэн Орлифф. — Что, если я устрою вам беседу с кем-то более интересным?

— С кем, например?

Орлифф как бы между прочим произнес:

— Я подумал, что мы могли бы начать с премьер-министра. Он приезжает послезавтра в Ванкувер.

— Сам Хоуден?

— Никак не меньше.

— О, конечно! — Алан плюхнулся в кресло стенографистки, откинулся в нем и положил ноги рядом с видавшей виды пишущей машинкой. — Я сейчас скажу, что я сделаю: арендую кровать и приглашу его остановиться у меня.

— Послушайте, — воззвал к нему Дэн, — я не шучу. Это серьезно. Можно устроить с ним встречу, и это принесет пользу. — И он спросил: — Ничего больше вы ведь не можете сделать для Дюваля через суд?

Алан отрицательно покачал головой:

— Мы исчерпали возможности.

— В таком случае что вы теряете?

— Наверное, ничего. Но что это даст?

— Вы же можете воззвать к нему, верно? — уговаривал его Дэн. — Положительное значение милосердия и все такое прочее. Разве адвокаты не для этого существуют?

— Предполагается, что у тебя должны быть также солидные аргументы. — Алан сморщился. — Я представляю, как это будет происходить: я буду стоять на коленях, а премьер-министр — утирать слезы. И скажет: «Алан, мальчик мой, все эти недели я был так жутко виноват. А теперь, если поставишь здесь свою подпись, все будет забыто и ты сможешь добиться всего, чего хочешь».