— Спасибо вам, — хрипло прошептал я, обращаясь к неясным отблескам призрачной девочки и Хельмана, кажется, становящимся всё меньше, словно они исчерпали до конца все свои силы. И в ответ вроде бы услышал отдалённое. — Беги к выходу, иначе может быть поздно!

Я встал и, отталкиваясь от стен, подпрыгивая и стараясь минимально задействовать ушибленную ногу, помчался по коридору, натыкаясь на трубы и кашляя от стоящего здесь тумана и жара. Только бы успеть — кажется, когда мы шли сюда, при всей нашей медлительности, путь занял всего несколько минут, но теперь он явно растянулся гораздо дольше, и я начинал уже подозревать, что здесь какая-то магия этого места или так жестоко шутят надо мной выбравшиеся из тоннеля тени, когда увидел впереди свет. Неужели я всё-таки выберусь?

— Помогите! — непроизвольно закричал я и рывками двинулся к выходу, вскоре тяжело упав на кучу горячих дымящихся камней и увидев вдалеке солнце, заволакиваемое клубами густого дыма. Снова раздался трубный звук, оглушающие хлопки, похожие на петарды, подо мной всё затряслось, и мелкие камни посыпались на лицо.

— Ещё немного, — прошептал я и, вытянув себя руками из сузившегося раза в два прохода, шатаясь, встал, а потом, скользя и скатываясь по камням, неуверенно двинулся в сторону площадки с автобусами и людьми — там ждало спасение.

Временами я оборачивался, пытаясь выровнять дыхание и глядя, как здание, из которого я чудом выбрался живым, постепенно превращается просто в бесформенный холм, куда вряд ли кто-то когда-то ещё раз войдёт. Но на самом деле, конечно, меня больше интересовали тени — не вырываются ли они следом за мной, смертоносно скользя или хотя бы отбрасывая от выхода камни, чтобы пропихнуть своё уродливое гигантское тело. Однако с этим всё было в порядке, и даже летающие вокруг осы беспокоили меня сейчас очень мало.

После каждого падения, поднимаясь на ноги из последних сил, я думал о том, что это, скорее всего, просто такой дурацкий сон. Должен быть им. Вот я моргну, и окажется, что глаза плотно закрыты, а я лежу на просторной кровати в отеле, чувствую рядом с собой тепло Лениного тела и знаю, что где-то недалеко есть Анатолий. Я не один — как многое это значит, особенно в современном мире, и мне не хотелось верить, что их больше нет. В чём же тогда победа и главный приз? Судя по их состоянию, которое я видел, даже если бы весь ужас неожиданно прекратился сам собой, они вряд ли смогли бы вернуться к нормальной жизни. Да и я до сих пор чувствовал в приближении этой зловонной тени что-то гораздо худшее, чем физические страдания или смерть. А могильный холод был, скорее лишь тем, с чем наиболее близко могло связать нечто невообразимое моё сознание. Ведь мы неизменно подставляем какие-то образы, не так ли? Да, именно как морской прибой, который куда-то исчезает на песке, и мы воображаем, что он просто просачивается под землю, на самом деле не осознавая истинного таинства природы, а придавая всему оттенок банальной самоуверенности и всезнайства. Волны качают, держат и этому тоже есть объяснение — практическое и аргументированное, разумеется. Но не в этом ли состоит вся ирония? Вместо познания глубин чего-то в одном, мы распыляемся на многое и кичимся тем, что сделали открытие в той или иной области, на самом деле в лучшем случае приоткрыв лишь край завесы тайны или же вообще найдя совершенно другое. Неужели так будет всегда и на этом строится наш безумный мир?