— Колено болит, но не так сильно, как раньше, — перевела Реджи, которая начала понимать сокращения, которыми пользовался погибший альпинист. — Мое… — Она остановилась на слове «обгнслнл».
— Обгоревшее на солнце лицо? — предположил Дикон.
Реджи со вздохом кивнула.
— «Мое обгоревшее на солнце лицо болит сильнее. Ночь. Много звезд. Красиво. Очень, очень холодно».
Я едва удерживался от слез, глядя через толстые стекла очков на мертвого человека. Его лицо тоже было бесстрастным.
— А это? — спросил Жан-Клод, указывая на последние неровные буквы. — «Прщ М я лб тб п и т Т. Д. Мн жл».
Дикон и Реджи переглянулись, Дикон кивнул, и Реджи напряженным, но не дрогнувшим голосом перевела:
— «Прощай, мама. Я люблю тебя, папу и Хью — наверное, это старший брат Сэнди — и… тетя Т. Д.». — Реджи умолкла. — Тетя Т. Д., я уверена. Ее зовут Кристина. Он дважды упоминал ее во время нашего последнего ужина на плантации. А потом только… «Мне жаль».
— Они пытались найти дорогу вниз среди этих «полок» и ущелий почти в полной темноте, даже луна не светила. — Дикон словно разговаривал сам с собой. — Поэтому очки были в рюкзаке или в кармане.
— Все это…
—
— Какое доказательство? — спросил я.
— Запись Ирвина, что Мэллори оставил фотографию своей жены, Рут, в чудесном месте. И что они оба — Ирвин и Мэллори — очень горды. На мой взгляд, это самая скромная запись о покорении вершины.
— А может, Мэллори оставил фотографию Рут в высшей точке, куда они поднялись, но не на вершине? — предположила Реджи. — Откуда они повернули назад… когда решили, что пора отступать, или просто были застигнуты темнотой. С любого места выше второй ступени открывается великолепный вид.
— Мы этого никогда не узнаем.
— Если только не попытаемся пройти траверсом между вершинами. — Дикон посмотрел на меня. — И не найдем фотографию Рут на самой высокой, Северной вершине.
Некоторое время все молчали. Я вдруг осознал, что мы стоим со сложенными ладонями, словно молимся за Сэнди Ирвина. Теперь наше молчание точно было данью памяти погибшему, о чем я уже говорил.