Шрамолицый уступил место у Ричарда Мейдену. Мейден выглядел не так уверенно, события развивались слишком стремительно для него, но пистолет не убрал. Он не целился в Ричарда, но оставил пушку на виду у того.

— Томпсон, мы еще не обыскивали миз Блейк на предмет оружия.

Томпсон расплылся в большой, довольной улыбке весельчака.

— Точно, шериф.

Ухватившись двумя руками за простыню, он вздернул меня на ноги. Рывок был достаточно сильный, и я налетела на него. Придерживая меня, он обхватил меня одной рукой. Его армейский ремень вжался мне в живот, зато удержал всё остальное от соприкосновения.

Я больше почувствовала, чем услышала за спиной Ричарда и оглянулась. Мейден сменил пистолет на дубинку, которая теперь уперлась Ричарду под подбородок, прижимаясь над кадыком, так, чтобы не сломать ему горло. Было очень похоже на то, что Мейден немало тренировался.

Томпсон усмехнулся.

— Не рыпайся пока, любовничек. Ты пока не видел ничего возбуждающего.

Все это мне совсем не понравилось. Он тем временем схватил простыню и попытался вырвать ее у меня из рук. Я сопротивлялась. Чуть отступив, он дернул простыню — достаточно сильно, чтобы я покачнулась, но из рук ее не выпустила.

Уилкс поморщился.

— Хватит изображать проклятый буксир, Томпсон. Сделай это, наконец.

Томпсон потащил простыню вниз, и я не очень изящно грохнулась на колени, но со своей единственной одеждой не рассталась. Простыня осталась у меня. Я его злила, не из самых умных, но быть голой — не лучшее мое состояние. Я никогда не чувствовала себя обнаженной. Я чувствовала себя именно голой.

Он схватил меня за волосы на затылке и потащил на кровать. Я могла бы вырваться, если хотела оставить ему пригоршню волос и крови, но эта процедура будет довольно болезненной, и пока я не захочу начать убивать, пусть все идет, как идет. Чем больше я сопротивляюсь, тем хуже все это будет.

Пока все ограничивается шлепками и щекоткой, для пользы Ричарда я могла это перенести. Так я себя уговаривала, пока Томпсон за волосы перекинул меня через кровать.

Он прижимал мою голову к кровати, навалившись на нее так, что было почти больно. Простыня с моей спины съехала уже на талию. Он дернул ее еще дальше, обнажая ягодицы, после чего я начала дергаться. Тогда он вдавил мне голову в кровать так сильно, что мне стало трудно дышать. Для таких развлечений матрас был, пожалуй, слишком жестковат. Я перестала двигаться. Оставить лицо на матрасе мне не хотелось. И отключиться сейчас было бы совсем некстати. Никогда не получается очнуться в лучшем состоянии, чем в начале.