— Объедки гризли. А вы уверены, что вы не репортер?

Это заставило меня улыбнуться.

— Я грешна во многом, но это не мой грех.

Теперь улыбнулся он. Когда он улыбался, то казался лет на десять моложе, и его привлекательность уже не была обычной.

— Хорошо, миз Блейк, следуйте за мной. Провожу вас к объедкам гризли.

Он тихо рассмеялся, звук был ниже и глубже, чем когда он говорил, как если бы при пении у него был бас.

— Надеюсь, после шоу вы не утратите веселья, миз Блейк.

— Я тоже, — сказала я.

Он как-то странно на меня посмотрел, после чего повел вниз. Я шла за ним, потому что это была моя работа. Час назад я бы сказала, что еще хуже день стать уже не может. А сейчас у меня было такое чувство, что он стремительно становится хуже, гораздо хуже.

33

33

(перевод — Ptaha, Cara)

Тело лежало на небольшой поляне. Я знала, что оно было человеческим, потому что мне об этом сказали. Но дело было не совсем в том, что тело не выглядело человеческим. Оно сохранило достаточную форму, чтобы можно было сказать, что это лежит на спине. Но вот разум отказывался признать, что это могло быть человеком. Мои глаза видели, но мозг противился тому, чтобы собрать обрывки вместе. Это походило на одну из тех картинок, где вы смотрите и смотрите, пока скрытые очертания не приобретают объемность. Как будто тело оказалось эпицентром взрыва из плоти и крови. Засохшая кровь была везде, и, казалось, если тело убрать, останется чистое место, как чернильное пятно.

Я смотрела, но не могла осознать увиденное. Разум пытался меня защитить. Это случалось раньше — раз или два. Лучшим в данной ситуации было бы повернуться и уйти. Позволить мыслям пребывать в замешательстве, потому что истина собиралась быть одним из взрывающих рассудок моментов. Там, наверху холма, я в шутку сказала Хендерсону, что некоторые вещи впечатываются в разум. Сейчас это было совсем не смешно.

Я заставила себя смотреть на тело и не отводить взгляда, но летняя жара задрожала вокруг меня, стала отвратительной, давящей. Хотелось закрыть глаза руками, но я сдержалась и просто отвернулась. Зажмуриться было бы глупо и по-детски, словно закрываешься от самого мерзкого в фильме ужасов.

Хендерсон отвернулся одновременно со мной. Если я не собиралась смотреть на тело, то, видимо, и ему ни к чему.

— Вы в порядке?

Мир перестал вращаться, как закрученный на пальце мячик.

— Почти, — выдохнула я почти неслышно.

— Хорошо, — сказал он.