– Хочешь, угадаю? Тебе очень жаль, да? Умирать не хочешь?
– Ннггххх…
– Если спасу твою несчастную задницу, ты ведь сольешь мне информацию про махинации Энди Инглиса, правда? Распишешь каждую сделку по торговле оружием, по делам с наркотой. Счета назовешь, и в офшорном безналоговом рае тоже. Короче, всё. И в суде это тоже сделаешь.
Глаза распахнулись, брови нахмурились.
– Нннн, ннннммммфф нннгггххххх!
Я наклонился к нему, довольно близко:
– Я знаю, о чем ты думаешь. Ты думаешь, что она прикажет тебя убить, если ты обратишься в полицию. Слишком поздно. Ты понимаешь, почему ты здесь? Да потому, что она
Мэнсон снова закрыл глаза, плечи его затряслись, и слезы, слезы. Наверное, многие годы ему казалось, что он неприкасаем. Ведение бухгалтерии – дело чистое, не так ли? Это ведь не банки грабить или коленные чашечки ломать. Просто компьютеры и цифры. Не то что
Ублюдков вроде Пола Мэнсона ничто не трогает.
Я вытащил из кармана конверт, достал последний шприц. Снял колпачок с иглы. Слегка нажал на поршень, чтобы выдавить пузырьки воздуха, левой рукой прижал голову Мэнсона к дну багажника.
– Ннннн! Ннниии! Нннннгггфффнннтт!
Да заткнись ты. Она не поверит, если на труп похож не будешь.
Игла вошла ему в шею. Нажал на поршень. Из-под клейкой ленты послышался приглушенный вскрик. Мэнсон дернулся… И обмяк.
Лежал, как большой уродливый сверток, перемотанный упаковочной лентой, с бантиком из бельевой веревки.
В такой упаковке я вряд ли смогу вытащить его из багажника.
Перерезал ножом веревку, развязал удавки на горле и лодыжках.
Гораздо лучше.
Позади меня стук металла о металл.