— Знаешь, — произнесла она, — я никогда не ощущала здесь присутствия Лили. Очень уж эта квартира, как бы это сказать… Не похожа на нее.

Мне не понравилось это наблюдение, тем более что оно соответствовало истине. Вкусы Лили всегда были довольно случайны. Все, что было модным в данном месяце, оседало в нашей квартире. В ее квартире. Меня испугало, что Энн-Мари может быть такой проницательной.

— Лили вечно была занята, — сказал я. — На обустройство дома у нее не было времени.

— Занята не совсем то слово, которое я искала. Я знаю, что она была занята.

Мы прошли в спальню.

Я лег на постель в надежде, что Энн-Мари присоединится ко мне и все упростит. Она этого не сделала. Вместо этого она открыла дверцу одного из стенных шкафов.

— Боже, — сказала она. — Вся ее одежда.

Некоторое время она просто водила рукой по вешалкам и щупала ткань, периодически одобрительно хмыкая или завистливо посвистывая. Затем Энн-Мари повернулась ко мне и, посмотрев прямо в глаза, спросила:

— Ты все еще любишь ее?

Ох уж мне эти вопросы.

Я попытался прикинуть, насколько рискованно будет ответить: «да» (плач, утрата контроля над собой, расстроенные чувства Энн-Мари); и каждая секунда этих размышлений выдавала меня с головой. Энн-Мари получила выигрыш во времени, чтобы захватить инициативу.

— Не бойся признаться в этом, — проговорила она, как-то совершенно несексуально присаживаясь на край кровати. — Я и сама вижу.

(«Несексуально». Несексуальнее просто быть не могло — разговаривать с почти любимой девушкой о бывшей любимой девушке, к тому же мертвой.)

— Лили была…

Энн-Мари ждала продолжения. Я знал, о чем она думала: возможно, я любил Лили (а может, и продолжаю любить), но мне так и не удалось по-настоящему ее узнать. Если бы я знал ее, мне бы было что сказать о ней, и тогда нам бы казалось, что Лили жива и находится где-то в соседней комнате: нам было бы слышно, как скрипит и попискивает полированная сосна под ее ногами; мы бы ощущали сладковатый дымок ее только что зажженной сигареты; мы бы слышали как она, по обыкновению монотонно, напевает что-то себе под нос. Но в этой квартире в этот конкретный момент Лили была абсолютно, бесповоротно мертва — и умирала еще раз — из-за моей неспособности хоть немного ее оживить.

Внезапно, подчинившись какому-то суеверном чувству, я вскочил с кровати и метнулся к одному из стенных шкафов. Где-то в глубине души я был уверен, что за этой белой дверцей я найду скелет Лили — не гниющий или покрытый остатками плоти, а чистый и свежий, как анатомическая модель.