– Мэм, можно рассказать вам кое-что личное?
– Конечно.
– Многие не знают, что я когда-то пытался покончить с собой. Когда мои сестры сгорели заживо. Я прятался в полусожженном доме. Родители умерли. Сестры… от них остались горки пепла в развалинах гостиной. Мне хотелось, чтобы ничего этого не было. Я больше не хотел чувствовать запах дыма. Я не хотел оставаться одиноким. У меня был мотороллер «Хонда», на котором я развозил пиццу. Я завел его в гараже и ждал, что выхлопные газы убьют меня. Сначала заболела голова, потом меня стошнило. В конце концов я отрубился. Пролежал без сознания минут сорок, пока в мотороллере не кончилось топливо, потом очнулся. Наверное, гараж был не очень герметичный.
Через несколько дней я отправился в путь. Думал, доберусь до океана и смою с себя всю вонь.
Харпер вспомнила свою одинокую прогулку к берегу океана – вскоре после прибытия в лагерь. Интересно, шел ли Майкл к воде с той же целью, что и она, желал ли нырнуть в холодную спокойную тьму, чтобы навсегда забыть о печалях и одиночестве.
– Но тут я услышал, как поют девочки. Они пели действительно здорово, милыми, чистыми голосами. Я… я был настолько не в себе, что решил было: это мои сестры поют, зовут меня к себе. Я вышел из леса и попал в Мемориальный парк, и увидел, что это вовсе не мои сестры. Там были Алли, Кэрол и Сара Стори, Пожарный и еще некоторые. Они пели старинную песню – где парень говорит, что не знает толком историю. Сэм Кук, что ли? Они пели и все светились – мягким, мирным голубым светом. Они смотрели на меня, как будто ждали целый день, когда же я появлюсь. Я сел посмотреть и послушать, а Кэрол в какой-то момент села рядом со мной и начала мокрым полотенцем стирать сажу с моего лица. Она сказала: «Глядите-ка! Там внутри мальчик!» И я заплакал, а она засмеялась и сказала: «Да, так тоже можно смывать грязь». Я шел всю дорогу босой, так она присела и стерла с моих ног кровь и грязь. Я бы умер, если бы огорчил ее. Я думал, что никто не полюбит меня так, как любили мама и сестры, но тут я нашел свой дом.
Он беспокойно умолк, а потом вздохнул и заговорил совсем тихо:
– Но то, что Кэрол сказала про вашего ребенка… не понимаю, как можно о таком даже думать. Так нельзя. И как она обращается с Алли. Алли носит камень во рту целый день, каждый день, не вынимая, – иначе она признает поражение. Алли скорее уморит себя голодом. Вы ее знаете. А иногда… иногда после службы, после того как мы изо всех сил поем, я прихожу в себя – и голова гудит, как тогда в гараже, когда я пытался покончить с собой. Иногда мне кажется: то, как теперь мы отдаем себя в Свет, –