– Не совсем, – ответил отец Стори. – Но я точно говорил не про воровку.

– А про кого же тогда? – спросила Харпер.

– Видимо, мы обсуждали мою дочь, – сказал отец Стори, как о чем-то само собой разумеющемся. – Кэрол. Она навела кремационную бригаду на Гарольда Кросса. Подставила его – устроила все так, что, когда Бен Патчетт застрелил бедного парня, никто не сомневался, что иного выбора у него не было: он был вынужден защищать лагерь и не мог позволить Гарольду выдать информацию врагу.

20

Харпер искоса взглянула на Ника. Он устроился в ногах ее койки, сложив руки под подбородком, и глядел на дедушку. Лицо сохраняло безмятежное выражение. В комнате было темно, только еле светила догорающая свеча; похоже, Ник понятия не имел, о чем только что говорил отец Стори. Харпер напомнила себе, что и при ярком свете Ник не слишком хорошо читает по губам.

– Откуда вы знаете? – спросила она.

– Кэрол сама рассказала. Если помните, когда я в последний раз обращался к пастве, я говорил, что нам необходимо простить воровку в наших сердцах. Потом, наедине с Кэрол, мы спорили по этому поводу. Она говорила, что я слаб и что люди в лагере отвернутся от нас, если мы не покажем силу. Говорила, что я давно должен был сделать пример из Гарольда Кросса. Я заметил, что из Гарольда Кросса уже получился ужасный пример – и ей это, кажется, понравилось. Я сказал так со злости, не подумав, но она смутилась и ответила: «Так ты знаешь». У меня сердце замерло, и я спросил: «О чем?» А она ответила: «Что я использовала его в качестве примера».

Я-то говорил о том, что Гарольд не подчинялся правилам и погиб из-за этого, но Кэрол не поняла меня и решила, что я ругаю ее за содеянное. Она сказала, что правильно поступила, сдав его кремационной бригаде. Иначе Гарольда все равно рано или поздно обнаружили бы, только никто не помешал бы им взять его живым. И она сказала, что не стыдится. Ведь она спасла меня, моих внуков и весь лагерь. Она порозовела и выглядела победительницей. Я сказал, что не верю, чтобы Бен Патчетт согласился участвовать в подобном, а она засмеялась, как над остроумной шуткой. Сказала, что я понятия не имею, как трудно всем прикидываться такими белыми и пушистыми, какими они кажутся мне, потакать моим детским фантазиям о повседневном благочестии и милостивом всепрощении. Я не знал, что ответить. Мысли пропали. Она сказала, что во многом я так же виноват в смерти Гарольда, как и она, что это я загнал всех в такое положение, и его пришлось застрелить. Сказала, что если бы я применял жестокие наказания с самого начала – например, заковывал его в кандалы или публично сек розгами, – он бы перестал удирать из лагеря, подвергая всех опасности. Ну и прежде, чем я сумел найти ответ, постучался Бен Патчетт – пора было идти. Честно говоря, я не посмел хоть как-то им ответить – и ей, и Бену Патчетту. Я знаю, моя дочь не ударила бы меня, но не был уверен, что Бен Патчетт…