Так я и поступил. К моему большому неудовольствию, его выводы были точно такими же, как у Катберта. Обстоятельства были против меня. Я не только неминуемо проиграл бы дело; сам судебный процесс мог нанести роковой удар по моей карьере, и, особенно учитывая, что отныне я находился в центре внимания массмедиа, ни одна студия не согласилась бы сотрудничать со мной. Столкнувшись с моим упрямством, он мог только посоветовать мне поторговаться, чтобы избежать неизбежного фиаско, которое стоило бы мне, по крайней мере, моей нью-йоркской квартиры.

На самом деле, несмотря на все свое бахвальство, мне вовсе не хотелось предстать перед трибуналом. После успеха «Дома молчания» какой-то неизвестный испанский режиссер обвинил меня в плагиате: он утверждал, что мой сценарий – искусное переложение триллера, который он снял в конце 80-х. Для Голливуда обвинение в плагиате не было чем-то из ряда вон выходящим, но эта история за два года, пока длился процесс, подточила мой моральный дух, несмотря на то, что процесс я в конце концов выиграл.

Едва я повесил трубку, как в дверь позвонил Антонио. Я был рад его видеть: его присутствие могло мне помочь переключиться на что-то другое. Мы взяли по кока-коле из буфета в кухне.

– Знаете, я со вчерашнего дня слежу за этим делом. О вас даже говорили утром по телевизору.

– Да ну! И что же такого сказали?

– Ничего сильно хорошего… Журналисты хотят, чтобы вы все удачно расследовали, но не сделали это слишком быстро, чтобы подогреть интерес СМИ.

– Во-первых, дело я так и не распутал, во-вторых, в том, что касается СМИ, я что, совсем дурак? Просто сейчас неподходящее время… Поскольку запустили процедуру импичмента против Клинтона, можно биться об заклад – обо мне скоро никто больше и не вспомнит.

Антонио порылся в кармане куртки.

– Я пришел вернуть письмо вашей матери.

Я уселся на табурет.

– Что-нибудь получилось?

– Я сделал целую кучу попыток… и результат действительно хорош. Правда, я не уверен, что содержание письма вам сильно поможет. Может быть, мне лучше оставить вас?

– Нет-нет, останься.

Письмо было похоже на фотокопию, контрастность которой подняли до максимума. В тексте будто по волшебству на месте нескольких пятен появились недостающие слова: «Между нами огромное расстояние, «забор из колючей проволоки», как мне однажды от тебя довелось услышать… Жертва, о которой ты меня просишь, стала бы слишком тяжелым бременем… Мать больше не задавала мне вопросов, думаю, она поняла, что бессмысленно меня трогать, что я захлопнусь, как устрица, при любой попытке устроить мне допрос».