Последние смытые водой фразы были бледно-серыми, но, несмотря на это, их можно было легко прочитать. Я был на седьмом небе от счастья: Антонио проделал невероятную работу. «…все предосторожности, которые мы сможем предпринять, ни к чему не приведут. Неминуемо настанет время, когда наша тайна выплывет наружу. Я больше не могу так жить. Умоляю, постарайся меня понять и не суди меня слишком строго. Я прошу тебя уничтожить это письмо после того, как его прочтешь. Я всегда буду тебя любить, Бесс».

Даже учитывая, что Антонио предупредил, чтобы я не питал иллюзий, я был ужасно разочарован. Я бы предпочел думать, что нахожусь в одном шаге от чего-то существенного, но несколько строчек не открыли мне ничего нового. Тайная связь… Тревога, которую моя мать испытывала при мысли, что ее тайна будет раскрыта… Я топтался на месте. И все же я заметил, что она не подписала письмо своим полным именем, а воспользовалась уменьшительным. Бесс – должно быть, так называл ее любовник. Я мог бы спросить у Нины, был ли в окружении моей матери кто-то, кто мог бы ее так называть, но у меня совсем не было надежды.

– Ты прав, действительно ничего интересного, но попробовать все равно стоило.

– Мне очень жаль, Дэвид, я и правда очень хотел вам помочь.

Вынув из бумажника купюру в 200 долларов, я протянул ее Антонио.

– Но это слишком много!

– Должно быть, ты потратил много времени на это письмо, бери.

Он неохотно сдался. Снова усевшись, я допил бутылку крем-соды. Мой взгляд не мог оторваться от письма: «В любом случае, что я смогу ему сказать, что отец его не признал и никогда не признает? Как ты себе это представляешь: мы будем жить в доме семейной парой, как ни в чем не бывало, воспитывать ребенка?»

Сидя за столом перед этим листком бумаги, я внезапно почувствовал себя несчастным. Сменявшие друг друга проволочки давали возможность надеяться на что-то новое, на осведомленность о чрезвычайной ситуации. Что же со мной не так? До счастья, возможно, было рукой подать, а я все испортил своим безответственным поведением. Как я мог вести себя, будто мой ублюдок-отец, который не признал меня и ничего не сделал, чтобы помочь Элизабет? Неужели я обречен копировать его поведение? Ведь я нехорошо обошелся с Эбби. Она оставила мне время на размышление, но пути назад у меня уже не будет. Когда зло сделано – а частично уже так и было, – как бы я ни каялся, все было бы уже без толку.