— Не верили в это? Не особенно, да. Так что послали сюда всего-то на всего двоих субъектов, которые отравляли существование нам с женой всего каких-то три дня!
— Вы женаты, мистер Дьюри? — тихо спросил Крайцлер. Пару секунд тот просто смотрел на него с презрением.
— Да. Девятнадцать лет, хотя это вас совершенно не касается.
— Дети? — поинтересовался Крайцлер столь же осторожно.
— Нет, — последовал жесткий ответ. — Мы… то есть моя жена… я… нет. У нас нет детей.
— Но я понимаю, — вмешался я, — ваша жена смогла подтвердить, что на момент убийства вы находились здесь?
— Для этих идиотов ее слова — пустой звук, — ответил Дьюри. — Свидетельство жены на суде ничего не стоит. Мне пришлось просить соседа, который живет в десяти милях отсюда, приехать и подтвердить, что в день убийства моих родителей мы с ним здесь корчевали пни.
— А вы сами знаете, почему было так сложно убедить полицию? — спросил Крайцлер.
Дьюри грохнул кувалдой оземь.
— Я уверен, вы прочитали и
Я показал рукой Крайцлеру, что сейчас моя очередь.
— Да, мы видели упоминания, — сказал я в надежде добыть из Дьюри побольше деталей. — Но полицейские отчеты полны неясностей и сомнительных домыслов, так что, исходя из них, сложно делать какие-то выводы. И это примечательно, поскольку вопрос был крайне важен для следствия. Не могли бы вы нам это все же прояснить?
Водрузив колесо от разбрасывателя на верстак, Дьюри принялся колотить его киянкой.
— Мои родители были сложными людьми, мистер Мур. Иначе и быть не могло, ведь они проделали такой путь, чтобы оказаться здесь и выжить в этих суровых краях. Они сами выбрали себе такую судьбу. Но это я сейчас говорю. Подобные объяснения были выше понимания маленького мальчика, который… — Тут он с трудом сдержался, чтобы не дать волю страстям, — …который слышал только холодный голос. И видел только широкий ремень.
— То есть вас били, — произнес я, вспоминая наши вашингтонские дискуссии с Крайцлером после первого знакомства следом об убийстве четы Дьюри.
— Я не сказал, что это было со мной, мистер Мур, — ответил Дьюри. — Хотя Господу нашему всемогущему ведомо, что ни отец мой, ни мать не брезговали розгами, когда чадо их ошибалось в избранном пути. Но отнюдь не это вызвало нашу… разобщенность. — Какое-то время он молча смотрел в грязное оконце амбара, а затем принялся колотить по колесу сызнова. — У меня был брат. Яфет.
— Да, мы читали о нем. Трагично. Приносим искренние соболезнования.