— Бенефис, — повторил Ласло едва ли не весело. — Банкротство очень подкосило здоровье бедняги Эбби. Хотя бы поэтому нам следует его посетить.

— Нам? — вскрикнул я. — Крайцлер, во имя всего святого, — нам предстоит охота на убийцу!

— Да-да, разумеется, — ответил он, — но позже. Бичем никогда не действовал раньше полуночи. И нет никаких причин полагать, что в воскресенье он изменит этой привычке. Так почему бы не совместить приятное с полезным — скрасить наше ожидание и заодно помочь Эбби и Грау?

Я уронил вилку.

— Я понял. Это я теряю рассудок. Вы всего этого сейчас не говорили, вы не можете…

— Морель будет петь Дон Жуана, — соблазнительным тоном продолжал Крайцлер, отправляя в рот новую порцию голубя с яйцами. — Эдуард де Реске — Лепорелло, и едва ли осмелюсь сообщить вам, кому достанется партия Церлины…

Я еще раз негодующе фыркнул, после чего все же спросил:

— Фрэнсис Савилль?

— «Ногастой», — подтвердил Крайцлер. — Дирижирует Антон Зайдль. И, кстати. Донну Анну поет Нордика.

Сомнений не было — по его описанию выходило, что вечер в опере действительно будет выдающимся, и я немедленно загорелся. Но в желудке у меня кольнуло, поскольку я сразу же представил себе Джозефа, и все фантазии о приятных вечерах стерло начисто.

— Крайцлер, — холодно сказал я. — Не знаю, что позволяет вам сейчас здесь сидеть и запросто болтать об опере, словно все эти люди, которых мы знали оба, не…

— Я ничего не говорю запросто, Мур. — Его черные глаза разом помертвели, а голос наполнила какая-то холодная ярость. — Я заключаю с вами сделку. Вы идете со мной на «Дон Жуана», а я возвращаюсь к следствию. И мы заканчиваем это дело.

— Возвращаетесь? — ошарашенно произнес я. — Но когда?

— Не раньше чем мы побываем в опере, — ответил он. Я вознамерился было возразить, но Ласло твердо поднял руку. — Я не могу сказать вам ничего подробнее, Джон, так что лучше не спрашивайте. Скажите одно — вы согласны?

Что ж, разумеется, я согласился — что еще мне оставалось делать? Несмотря на все наши достижения за последние недели, смерть Джозефа заставила меня усомниться в том, что мы способны довести дело до конца. Одной мысли о возвращении Крайцлера хватало на то, чтобы подстегнуть меня, и я даже расправился с целым голубем, после чего мы покинули Дэла и устремились в центр. Крайцлер говорил загадками — это правда, но он никогда этого не делал из простого каприза, следовательно, у него должна быть веская причина вести себя именно так. Я пообещал привести в порядок свое вечернее платье, и мы ударили по рукам. Хоть я и горел желанием немедленно поделиться новостью о возвращения нашего друга с остальными, Крайцлер попросил этого не делать. И превыше прочего — ничего не говорить Рузвельту.