Хочешь потерять еще одного родного человека? Вот и будешь куковать в одиночестве – этого ты добиваешься?

– Но вылазки на воображаемую сторону забирают из меня все соки. Потому и кровь носом идет. Причем не моя. Это твоя кровь. И папина, которая натекла в ванну. И кровь миссис Кайзер. Мама, поверь! Я чувствовал ожог от кофе у тебя на руке. Чувствовал всех стариков на празднике. Тех людей в больнице. Я чувствую муки каждого. И радости каждого. То, что я знаю о людях, меня убивает!

Нет, ты такое слыхала, Кейт? Убивает его! Таблетку давай сюда!

Мать Кристофера обомлела.

Прижав сына к груди, она заглянула ему в глаза.

– И что же ты знаешь о людях, солнце?

– Все.

Бросив это слово, одно-единственное, Кристофер прильнул к матери и разрыдался. Она обнимала сына, который теперь настолько ослаб, что уже не мог сопротивляться. У нее появился шанс.

Дай ему таблетку, Кейт.

Мать Кристофера держала в объятиях своего маленького мальчика, который судорожно всхлипывал. И дрожал от постоянного недосыпа. На нее разом нахлынули воспоминания о всех годах материнства. Вплоть до каждой подушки, перевернутой на прохладную сторону. Вплоть до каждого горячего сэндвича с сыром, поджаренного по его вкусу.

Дай же ему таблетку, Кейт! Преступная мать!

Она замерла. И вслушалась в этот голос.

Ты преступная мать, Кейт. Немедленно дай ему таблетку!

И тут до нее дошло: голос – не ее.

Очень похожий. Почти неотличимый. Верный тон. Та же беспощадность к себе. Тот же внутренний монолог, который годами ее судил.