Слишком много о себе возомнила, да?

Она напечатала: …кто это?

Телефон снова пискнул: …сама знаешь.

Воцарилась тишина. Ей вдруг стало очень холодно.

И снова писк: …Я тебя вижу.

У Мэри Кэтрин вырвался крик. Она обвела глазами храм, но увидела только святых, навсегда застывших в витражном стекле, и скульптуру Иисуса. Инстинкт внезапно приказал ей бежать из церкви. Садиться в машину. Немедленно. Мэри Кэтрин отошла от скамьи, даже не перекрестившись. Побежала к выходу. Что-то было не так. В воздухе витало ощущение опасности. Она отворила дверь.

За порогом стояла миссис Рэдклифф.

Мэри Кэтрин взвизгнула. Миссис Рэдклифф чесала руку. Глаза налились кровью. Лоб блестел от пота.

– Что ты тут делаешь, Мэри Кэтрин? Сейчас почти два часа ночи.

– Простите, миссис Рэдклифф. Я уже собиралась уходить.

Миссис Рэдклифф сделала шаг вперед. Почесывая руку.

– В тебе что-то изменилось.

– Просто я переживаю из-за поступления в «Нотр-Дам». Вот и приехала помолиться. Счастливого Рождества.

Мэри Кэтрин выдавила улыбку и бросилась к парковке. Она уже не раздумывала, что сделают с ней родители. Только бы вернуться домой. Она залезла в машину и включила зажигание. Посмотрела в зеркало заднего вида: миссис Рэдклифф уже скрылась в церкви. Мэри Кэтрин не представляла, что привело сюда наставницу в такой час. Может, ей взгрустнулось. Может, захотелось поставить свечку за здравие родных. Одно Мэри Кэтрин могла сказать с уверенностью: почему-то миссис Рэдклифф была босая.

Мэри Кэтрин нажала на газ.

Она знает, Мэри Кэтрин. Она помнит, что тебя стошнило после причастия. Ты забеременела, и у тебя начался токсикоз, поэтому облатку ты приняла за Тело Иисуса. Это каннибализм. Ты отвратительна.