– ИМЕНЕМ ДЕЙСТВУЮЩЕГО ГОРКОМА ПАРТИИ… – сатанински хохотал голос.

Кузнецы вбивали неумолимые молотки в барабанные перепонки.

– Остановись! Он мой! – потребовал подростковый девичий голосок.

Кузнецы свернулись испуганной гусеницей и, распрямляясь, выдавили с задержкой:

– УЙДИ… ТЫ… СТЕРВА… УБИРАЙСЯ! – их замешательство одновременно льстило надеждой и пугало.

Шурик, до предела распахнув тёмные телячьи глаза, в которых бесконечная меланхолия сменилась неописуемым ужасом, продолжал вопить, всё ещё пытаясь оторвать намертво вцепившиеся в автомат пальцы, слушая как в голове разворачивается страшный из-за непонятности диалог.

– ТЫ… НЕ СТАНЕШЬ… МЕШАТЬ… НАМ…

– Какое мне дело до неуклюжих какашек? Я не вмешивалась, пока не коснулось меня. Зачем приволокли в подвал нежиль?

– КТО… ТЫ… СТЕРВА? – вопрос дался кузнецам с особым трудом.

– Я здесь много лет. Вам, новичкам, и не снилось. Уважайте закон, иначе будете иметь дело с Хозяином Гор. ОТДАВАЙТЕ ТО, ЧТО МОЁ!

Сашка ждал ответа, дрожа от понимания, что он не важен. В любом случае с ним произойдёт нечто невообразимое. Он попытался прислушаться к тем, внутренним Шурикам, но его страх передался и им, усиленный троекратно. НЕ ХОЧУ УМИРАТЬ! МА-А-АМ-МА-А!!!

– МЫ… ПОДЕЛИМСЯ! ЭТО ВСЁ! ПРОВАЛИВАЙ! УБИРАЙСЯ!

– Сдохните! – досадливо сдалась девчонка. – Возьму сама!

Тяжёлый голос расхохотался громовыми раскатами, оглушил, смял, заволок Шурика, оставив лишь ужас в тёмных глазах. Автомат залаял проснувшейся собакой. И Сашка вспомнил, что умел летать. В последнюю секунду он вырвался из своих плеч, рук, живота, пытаясь забыть о боли, которая лоскутами спадала с него, и устремился в небо. Где-то внизу на пыльной дороге непонятная скорчившаяся фигура завалилась на бок, обнимая автомат. Всё вместе напоминало геодезическую треногу: патлатая голова, ноги, приклад. Тёмно-зелёные, искусанные туманом, кроны манекенно изображали невозмутимость. Он летел над лентой реки, разметав по небу руки, ощущая первозданную лёгкость. Как он мог столько лет носить на себе тяжелейшую ношу из трёх отвратительных существ: флегматично-дремлющего, аналитика и испытывающего раздражения? Они прятали его, образуя скорлупу. Но теперь он вырвался, вместе с красноватой жидкостью просеиваясь сквозь грудь, и может делать то, чего так долго был лишён – летать. Его не интересовало, куда и зачем, просто свобода стала его зыбким и прозрачным телом, к которому, кстати, прикоснулась лёгкая, но властная тень.