…Припадая, роняя спичечные столбики кедрача и ельника, выплевывая клубы дыма, огонь жался к земле, иногда вздёргиваясь ввысь, пытаясь рассмотреть близкую цель. Молчун поперхнулся дымом, закашлялся, вдыхая гарь и новогодний запах смолистых еловых лапок. Полными отчаяния глазами Маруся смотрела на него, дым коснулся и её лица, оставив чумазые разводы. Генка продолжал смеяться сквозь кашель, обнаружив, как девушка внезапно стала походить на индейца в боевой раскраске:

– Дурочка! Им пока нет до нас дела! Они не опасны. Нет голосов. Боли. Видений. Чувствуешь?

Пахан покрутил пальцем у виска. Он давно понял, что имеет дело с чокнутыми. Мертвецы и медведь, оттеснив их к огню, сгрудились вокруг слизня, как родственники, посещающие могилу, что Петру не нравилось куда больше придурков. Он тщательно высматривал просвет между дохлыми балбесами и занимающимися костром деревьями, пытаясь прикинуть возможность куда-нибудь проскользнуть, лишь бы не поджарить шкуру.

– Снимай! – Молчун набросился на девушку, стягивая с неё куртку. – В огонь побежим!

– Сгорим! – кричала Маруся, в треске рушащейся тайги она сама себя не расслышала.

Газон, державший под мышкой голову Шурика, бросил ей в слизня, тот сжался в кольцо, втягивая в скользкое тело упавший предмет. Потом в круг вступил Сыч. Бледно-жёлтая пена резко охватила его, промчавшись от ноги к затылку. Балагур, Газон и Ферапонт, беззвучно раскрывая чёрные, как жерло печи, рты, потянулись друг к другу, и Маруся заскулила, когда сплетённые руки начали слипаться, превращаясь в месиво из пальцев и когтей. Мертвецы стягивались, прирастая разными частями тела. Порозовевший червь обвил их ноги.

– Что я говорил! – вопил Молчун. – Академик прекратил их размножение. Обратная реакция. Спаривание. Сечёшь? Во время такой штуки радист раскромсал пилота и самого академика.

– Не понимаю, – девушка трясла головой.

Горящая ель рухнула почти рядом.

– Накрывай голову! – Генка тоже сдёрнул куртку, укутав лицо так, что сверкающие возбуждённые глаза выглядывали как из скафандра. Ель отвлекла внимание. Когда они опять взглянули на происходящее в трёх шагах, перед ними предстало извивающиеся скользкое безобразие. На толстом одноногом стержне раскачивалось раздутое пузатое многоручье тулова с тремя головами. Поцеловавшись ушами, Балагур засунул лысину в голову Ферапонта, а Газон, разинув пасть на пол-лица, старался их проглотить. Реальность кошмару придавала лямка рюкзака, мешавшая своей чужеродностью.

В хоровод вступил болванчик раскачивающегося медведя. На горбатой спине червя на миг проступили контуры лица Шурика, выплюнувшего длинный мокрый язык, который облизал косматую морду, притягивая к себе. Поджарое брюхо медведя шлёпнулось на слизня, дёргающиеся задние лапы неестественно прогнулись вопреки суставам, становясь скользкими, брызгающимися обрубками. Пятнадцатипалая клешня как-то снизу рванулась к горлу, выдирая зелёную лямку, словно надетый набекрень галстук. Остов раздвоился. Чудовище взметнуло вверх когти и выпустило медвежьи лапы, прочно укрепившись на земле.