Там была сотня или две сотни людей. Люди в форме, с автоматами, десятки машин с мигалками. Эти люди никак не могли молчать. Как такая толпа могла договориться? Даже на похоронах людей не заткнешь, а уж в такой толпе и подавно.

Он увидел, как один человек в форме говорит в мегафон. Кто-то отодвигал толпы зевак, желающих поглазеть на бойню в квартире номер пять. Даже если бы кто-то вынес табличку, как в телешоу, с надписью «а сейчас – молчание!», все равно кто-нибудь из них бы сказал что-то типа «освободите Ваню», или «мы голосовали за другого президента», или «наш мэр – вор». Или та баба сверху наверняка бы заорала во всю глотку: «Они грабители! И разбудили моего ребенка! Убейте их!»

Он их не слышал.

Он вспомнил, что, выбираясь из-под завала, он не слышал, как падали ошметки двери. Он не слышал, как он ступал по заваленному мусором полу. Он не слышал ничего, даже своего дыхания. Он оглох.

Ну и хрен с ним, оглох и оглох. Осталось-то всего два шага, и он на свободе. Зато он жив. Тварь его не сожрала. Она убралась, она вылезла и…

Вылезла? Разве? А разве это было не во сне? А в реальности разве она прошла бы мимо этой толпы? Они бы отпустили ее прогуляться? На обеденный перерыв?

Внезапная дрожь пробрала Ваню. И он замер.

Осталось два шага до окна.

Полицейские заметили его. Один поднял руку. Он что-то крикнул своим коллегам. Что-нибудь типа: «Не стреляйте, это какой-то пацан».

Но у кого-нибудь сейчас сдадут нервы, и дрогнет рука, и он меня сейчас случайно застрелит, подумал Ваня, а вдруг они не видели той твари и думают, что это я все устроил?

Ваня поднял руки.

Толпа зашевелилась. Люди махали руками, как на футболе, когда игрок выводил мяч к воротам противника. Они прыгали, что-то орали. И полицейские тоже.

Сумасшедшие.