Дверь распахнулась, и внезапно перед ним вырос отец. Он сорвал с Уилла одеяло, похлопал его по груди, рывком поднял с маленького алтаря из подушек, слишком сильно встряхнул его своими большими грубыми руками; его лицо было слишком близко, его дыхание было слишком мясистым и горячим, он задавал Уиллу навязчивые, агрессивные вопросы, вроде «Ты в порядке?». Каждый раз, когда Уилл визжал и отталкивал его, вопросов становилось только больше.

– Мама! – закричал Уилл, вскакивая с кровати. – Мама! Мама! – Уилл побежал по коридору в спальню родителей, зовя ее во все горло.

Дуглас следовал за ним по пятам, опустив руки ему на плечи.

– Уилл, твоя мама здесь? Это очень важно. Поговори со мной.

Каждый раз, когда он поворачивал Уилла лицом к себе, тот отворачивался в другую сторону.

– Отойди от меня! Не прикасайся ко мне! – Уилл понял, что плачет.

По лестнице поднимался полицейский – с квадратными плечами, с затянутой ремнем талией – единственный человек на всем белом свете, который мог спасти его в этот момент.

– Уберите его от меня! – взмолился Уилл.

Он чувствовал себя безутешным и бунтующим, нарушая каждую негласную заповедь семейного свода правил Херстов. Он плакал как ребенок и умолял о помощи. Уилл знал, что то, как он бросился навстречу полицейскому, было постыдным. Это было нехорошо. Это было неприлично, но Уилл был слишком напуган и растерян, чтобы переживать из-за этого. Он молил о помощи. Визжа, он в деталях поведал обо всем, что рассказала ему мать о насилии отца.

– Я хочу к маме! Я хочу к маме! – повторял он офицеру.

И тут Уилл услышал слова, которые, как пуля, ударили его в живот.

– Мы ищем твою маму, приятель. Уверяю тебя, мы ее ищем. Проблема в том, что мы не знаем, где ее искать.

Вайолет Херст

Она пришла в себя от голоса Джозефины.

– Да, – казалось, мать говорит на некотором отдалении. – Как только я поняла, что происходит, я тоже забеспокоилась.

Луна начала дрожать, когда Вайолет попыталась сфокусировать взгляд. Она сделала небольшой глоток почти ледяного ночного воздуха. Ее горло болело так сильно, что она едва могла сглотнуть, а ноги были так слабы, что она едва могла согнуть колени. Вайолет напрягла слух. Шумели несколько двигателей. Другие голоса говорили что-то, чего она не могла разобрать.

Потом раздался слишком громкий голос матери:

– Не знаю, что нашло на моего ребенка. Тайком убежать одной, чтобы встретиться бог знает с кем. [Невнятно] Как будто я ничему ее не учила.

В разговорах за пределами семьи Джозефина всегда говорила заметно громче, чем обычные люди. Только ее внешний вид – жакеты из плетеной ткани, отбеленные зубы, безупречная стрижка, укладка ведущей новостей – создавал некоторую иллюзию ее нормальности. «Голос не лжет», – подумала распластавшаяся в грязи Вайолет. А пронзительный голос ее матери был иллюстрацией к «Серым садам»[14]. Если бы люди закрывали глаза, когда Джозефина говорила, может быть, они бы это услышали: безумие женщины-кошки, подпитываемое садизмом и бездонной эмоциональной зависимостью.