Вайолет приподнялась на локте; ее кости хрустели. Она поняла, что глотание не было единственной проблемой. Было больно вдыхать. Хотя она почти не дышала, каждый хрип вызывал горячую боль. Ей казалось, что кто-то засунул в ее горло пассатижи. Она перекатилась, стуча зубами, и ее вырвало еле теплым супом.

Возможно, Вайолет следовало испугаться, но ее единственной мыслью было добраться до собеседников матери – кем бы они ни были – прежде, чем та их спровадит. Она заставила себя осторожно подняться на ноги. Ее сердце колотилось. Сквозь близко растущие деревья она увидела четыре фары, похожие на глаза, смотревшие вдаль; на их фоне клубились выхлопные газы. Вайолет не сводила с машин взгляда, пока стремительно брела назад через лес, шлепая ногами по листве, усыпанной мусором. Ее лодыжки подворачивались на корнях деревьев, спрятанных камнях, раздавленных банках. Каждый новый вдох вызывал удушье.

Какая-то клаустрофобическая боль продолжала удерживать сознание Вайолет в ее теле, не давая отключиться. Она удерживала внимание на отдаленных голосах, двигателях и фарах. Разговор затих, и Вайолет услышала, как хлопнули дверцы машины. Она ускорила шаг, цепляясь руками за стволы деревьев, чтобы сохранить равновесие. Пока горят четыре фары, а не две, она не останется с матерью один на один. Пока их четыре, она не одна в лесу, не одна на целом свете.

Дверь машины распахнулась, на парковку хлынула песня Вана Моррисона.

– Вайолет?! – Это была Имоджин, бежавшая к ней сквозь бледный пар с дикими глазами.

Джозефина тоже двинулась к Вайолет. Ее публичная маска снова была на месте. Она прижала ладони к лицу.

– Вайолет! Милая, слава богу! Мы так волновались!

Ее брови подергивались, пытаясь изобразить выражение, которое могло бы сойти за материнскую тревогу, но ее испуганные глаза не знали, куда смотреть. Они то и дело возвращались к Имоджин. Джозефина, вечная актриса, пыталась просчитать свою аудиторию.

Вайолет изо всех сил пыталась произнести: «Я никуда с тобой не поеду», но все, что ей удалось выдавить, – это болезненный хрип. Она просто продолжала брести к Имоджин, даже когда Джозефина принялась тянуть ее за куртку, стараясь усадить в свой красный седан.

– Садись в машину, – сказала Джозефина. – Давай же, поехали домой! А потом поговорим о неприятностях, в которых ты оказалась.

Но Имоджин что-то заметила – то ли разодранный глаз Вайолет, то ли рвоту на ее джинсах, то ли выражение ее лица. Что-то.

– О боже, – выдохнула она. – О боже, Вайолет. Что Роуз с тобой сделала?

– Спасибо, Джин. Я обо всем позабочусь. Виола, садись в мою машину сейчас же.