Хенри искренне и очень по-человечески вздохнул. И сказал слабым голосом:

– Я могу сказать вот что. Этот Сванте умер самым жутким образом, который только можно себе представить. Если бы в жизни была справедливость, ему бы пришлось сделать это еще много раз.

– Что же он мог натворить такого…

Мгновенная слабость Хенри исчезла, и он перебил со всем бесстрашием, на которое только был способен в нынешнем состоянии:

– У нас не светская беседа, Томми. Ты мне не друг. Что у тебя для меня есть?

Через ткань куртки Томми дотронулся до листа бумаги во внутреннем кармане.

– Это не телефонный разговор, но, как я уже говорил: если бы Нобелевку вручали за полицейскую работу, она бы ушла на то, что ты можешь сделать с моей информацией.

Хенри тяжело дышал в трубку, и Томми не мог решить, от усталости это или потому, что он заспанно рисует в воображении церемонию вручения. В конце концов он лишь спросил:

– Где и когда?

– Ресторан у «Эстра-Сташун». Завтра в восемь утра.

– Лучше бы в девять.

– Ты должен сказать: «Лучше бы в семь». Если мы встретимся в восемь, у тебя будет двенадцать часов на то, чтобы собрать людей.

– Каких людей?

– Всех, которых сможешь найти. Могу повторить еще раз. Все очень серьезно.

– Ладно, тогда в семь.

– В восемь будет достаточно. Мы уже не молоды, Хенри. Нам нужен сон.

– Говори за себя.

Когда Томми положил трубку, он сидел не заводя мотор и смотрел на Сарай, где лишь в некоторых окнах мерцал синеватый свет. Люди спят или сидят за компьютерами и ничего не подозревают о гигантских процессах, которые происходят в окружающей темноте. Томми хотел бы быть одним из них. Он и был одним из них, и мог стать одним из них снова, если Господь позволит. И Дьявол. Белокурый Дьявол.