Мы подъезжаем к дому, и тут полно парковочных мест, и как только я встаю на одно из них, включаю «паркинг» и дергаю ручник, из моих глаз начинают ручьями литься слезы. Я не могу никак их прокомментировать и не могу пошевелиться. Просто сижу и рыдаю. Андрей обнимает меня, кладет мою голову к себе на плечо, и я – вся такая мокрая и сопливая, – впервые за эти годы чувствую себя действительно кому-то нужной.

– Все позади. Все хорошо, – поглаживая меня по голове, шепчет Андрей. – Мы справились. Теперь все будет иначе.

Я хочу что-то сказать, но только утвердительно мычу в ответ, потому что у меня еще есть запас непролитых слез, и ему нужно иссякнуть, прежде чем я смогу продолжить.

Вечером мы сидим в ресторане, пьем «кюве престиж» и решаем, с чего начать новую жизнь. Я попутно рассказываю о том, чего мне удалось добиться на работе, которая проходила практически без отпусков все это время, и Андрей говорит, что я делала невозможное, что я героиня, и что за меня он хочет поднять бокал стоя и произнести тост, как я того заслуживаю.

– За женщину, без которой моя жизнь не имела бы смысла! – громко декламирует Андрей, жутко смущая меня под взглядами сидящих по соседству.

Он опустошает бокал залпом, встает передо мной на колено и целует мне руку, чем вызывает аплодисменты пары-тройки свидетелей этой сцены.

– Ну, все, все, не вгоняй меня в краску, – тушуюсь и хлопаю его по плечу, чтобы он побыстрее встал. – Я к такому не привыкла.

– Привыкнешь, любимая, – он снова целует мою руку и возвращается на свое место.

– Я уже и забыла…

– И правильно забыла. Теперь все будет еще лучше, чем когда-либо. Вот только…

Он уводит взгляд в бокал, берет бутылку и наливает немного на дно. Крутит бокал, наблюдая за большой вращающейся каплей на дне.

– Что? Что не так? – отставляю свой бокал, не донеся до рта.

– Ир, я знаю, что твои родственники, друзья, коллеги – все наверняка в курсе нашей истории, и я понимаю, как они отнесутся к тому, что мы снова вместе…

– И что?

– Просто я не хочу, чтобы ты страдала из-за этого, ссорилась с кем-то, – он смотрит мне в глаза, и в его взгляде – глубокая печаль, которой только что и следа не было. – Я пойму, если ты не захочешь, чтобы мы…

– Нет, – я аккуратно хлопаю ладонью по столу, чтобы прекратить его бессмысленное объяснение. – И я не хочу больше слышать ничего такого от тебя. Есть только мы – я, ты и наша малышка. Остальные – приложение, необязательное и заменяемое.

– Но родные, близкие – ведь тебя будут осуждать, и это все не так просто…

– Кто меня будет осуждать? Подруги, от которых месяцами, а то и годами ни слуху, ни духу? Мать, которая почти отреклась от меня и только недавно вспомнила, что я у нее есть? Перед ними мне должно быть стыдно за что-то?