Машина будет готова только через полчаса, и я, закончив этот очаровательный светский диалог, решаю пройтись до торгового центра, прежде чем вернуться в ниссановский сервис. Уже почти дойдя до крыльца «Каскада», я столбенею от странной картины. На уличной парковке к своей машине идут женщина средних лет – очевидно, мать, – и светловолосая девочка – видимо, ее дочь – они здорово похожи, и девочка держит у себя на ладони ручную птицу. Не могу разобрать, что это за птица, но она послушно сидит на руке у девочки, несмотря на активную жестикуляцию. Троица доходит до машины, и я вижу улыбку матери и дочери, и они вместе с птицей салятся в «мини купер», оставляя у меня странное ощущение – то ли недоверия собственным глазам, то ли странной, затаенной глубоко внутри горечи от осознания огромного количества вещей, заключенных в этом образе – счастливой семьи, управляемой, а не правящей тобой стихии, быстротечной, как жизнь птицы, любви – да много еще чего. Я понимаю, что уже минуту, если не больше, стою на подходе к вращающейся двери торгового центра, и меня с ворчанием обходят люди, и пора двигаться дальше.
Зайдя внутрь, я зачем-то достаю телефон, и только сейчас, перечитав смску от Андрея о том, что он будет поздно, потому что ему подкинули какую-то работу на вечер, отдаю себе отчет в том, насколько меня опустошил, огорошил и затормозил разговор с матерью. Я совершенно потеряна, и даже не помню, чего вообще хотела от этого торгового центра, и все, что остается – это пойти и купить кофе и сесть за столик, глядя сквозь окружающих меня людей – мимо их жестов, походок, улыбок, голосов, – и пытаясь понять то едва уловимое и необъяснимое чувство какой-то вины, которое появилось у меня вчера, когда…
{6}
…будто никогда такого не было, и вот опять. Примерно так это выглядит. Можно сколько угодно удивляться бессоннице, но причины ее, как правило, всегда на поверхности. Во всяком случае, у меня исключений не бывало. Правда, сегодня есть одна странная штука, которая не дает мне покоя.
Эта фраза вот уже полночи крутится у меня в голове – обращается, звучит по-разному, произносится в моей голове то шепотом, то во весь внутренний голос, и мне никак не уснуть, хотя больше никаких конкретных мыслей меня не мучит – разве что отдельные образы, ощущения – словно перекрученные между собой и постоянно меняющие свою мощность – от минимума до максимума.
Я нашла ее в моем старом, подростковом еще дневнике, почему-то до сих пор валяющемся в моих детских вещах – той их крошечной части, которую я в свое время по каким-то необъяснимым ныне причинам забрала с собой из первого дома. О чем я думала тогда, девочкой-подростком записывая такие измышления в расписанную странными узорами тетрадь в девяносто шесть листов? Что хотела этим сказать? Почему именно сейчас это меня так тревожит? Намек на то, что я все это время бродила в кошмарном сне, полном слез отчаяния и горечи, и теперь настало мое утро? Да, мне хотелось бы, чтобы это был именно такой намек, вот только что-то еще – неуловимое, странное, чужеродное, – вплетается в те ощущения, которые охватывают меня, стоит мне снова прокрутить перед внутренним слухом эту фразу, и я совершенно не понимаю их, эти чувства, потому что не могу взвесить, чего в них больше – тоски, страха, жалости… Черт, я совсем запуталась. Я слишком мало сплю.