— Сама ведь знаешь — добра из этого не выйдет.

Проклюнулась звездочка. Дачесс не стала загадывать желание. Пускай дети загадывают, а она давно не ребенок. Может, она вообще родилась сразу взрослой.

— Странные создания люди, — произнесла Дачесс. — В небо глядят всю жизнь, вопросами задаются: типа, если Бог есть, почему он не вмешивается? Молятся зачем-то…

— Просто они верят. Надеются, что однажды Бог поможет.

— Иначе жизнь слишком ничтожна, да?

Томас на вопрос не ответил, но вдруг прошептал:

— Я боюсь, что ты не вернешься.

Дачесс молча смотрела на луну.

— Было время, когда я спрашивал Бога, почему у всех руки как руки, а у меня култышка. Молился перед сном — чтоб мне проснуться, а рука — нормальная. Толку никакого, сама видишь…

— Может, молиться вообще бесполезно?

— Останься со мной. Я тебя спрячу.

— Нет, я должна кое-что сделать.

— Давай я буду помогать.

— Тебе нельзя.

— Выходит, я должен вот так вот запросто отпустить тебя неизвестно куда? Это смелый поступок, по-твоему?

Дачесс нашла полноценную руку Томаса. Их пальцы переплелись. Каково было бы ей на месте этого мальчика? Его проблемы пустячны, его мама жива-здорова, спит в своей постели; будущее лежит перед ним чистым, просторным листом.

— Тебя будут искать, Дачесс.

— Поищут и перестанут. Невелика птица — беглянка из сиротского приюта…

— Нет, ты такая одна. И потом — о Робине ты подумала?

— Пожалуйста, не надо. — Дачесс была уже на грани. — К тебе, наверное, копы явятся. Станут допытываться, куда я направилась да где могу находиться. А ты, из лучших побуждений, еще вздумаешь все им выложить.