Дарк кивнул — дескать, давай, жду.

Уок выстрелил.

43

43

Перед глазами Дачесс плыли одинокие горы и автостанции — лица городов. Небо по временам было столь синее, что Дачесс казалось: она уже в Кейп-Хейвене, перед ней уже лежит океанская даль.

Ее место в автобусе было в самом хвосте, и она позвоночником чувствовала каждую колдобину. Шоссе рассекло землю надвое; когда-то дедушка Дачесс сделал решающий шаг, оставив счастье по ту сторону шрама.

Автобус останавливался; одни пассажиры выходили, садились другие — старики с отрешенными лицами, молодые ребята с рюкзаками, картами местности и планами путешествия, парочки с преувеличенными чувствами напоказ — от этих Дачесс отворачивалась. Чернокожий водитель улыбался ей, когда все пассажиры спали, ибо лишь им двоим было дано увидеть, сколь чёток силуэт автостопщика, вычерченный рассветным солнцем Колорадо.

Обычная сцена: забарахливший автомобиль с поднятым капотом, мужской зад и часть спины — и женщина, которой, судя по взгляду, все слабее верится, что нет худа без добра. Закусочные и полицейские фургоны, «Линкольны» и расстояния от точки А до точки Б — какое ни возьми, будет слишком велико, чтобы тронуться в путь.

В Карога-Плейн вошел человек с гитарой, спросил немногочисленных пассажиров, не возражает ли кто из них против песни. Все покачали головами, и он спел о золотых снах[52]. Голос у него был хриплый, но нечто в тембре словно сорвало крышу с видавшего виды автобуса, и в салон посыпались звезды.

Лишь однажды ночью, когда луна опрокинулась над Артайя-Кэньон, когда водитель сбавил скорость и приглушил свет, Дачесс позволила себе мысли о Робине. Они вызвали боль — не тягучую, как сироп, любовную тоску, о которой Дачесс прочла в глянцевом журнале, забытом на сиденье, а жестокие рези, словно кто душу кромсает по живому. Дачесс скорчилась, ей не хватало воздуха. Она нашарила в сумке бутылку с водой, прильнула к горлышку, сделала несколько судорожных глотков. Как раз в это мгновение водитель взглянул на нее. В глазах мелькнула жалость. Впустую расходует, подумалось Дачесс. У нее не наладится, это же ясно; ни у нее, ни вокруг нее не наладится никогда.

Вылезать пришлось в Доцеро. Городская окраина, складчатые горы, вулкан, зеленые кроны деревьев, между ними просека — полоса нереально, неестественно красной земли. Дачесс даже наклонилась, потрогала ее.

Телефонная будка на обочине межштатной трассы номер 70; вдали шумит река, прокладывает себе путь со Скалистых гор, чтобы пересечь границу с Мексикой и устремиться в Калифорнийский залив. Посредством оператора произошло соединение Дачесс с миром, которому она больше не принадлежала. По удивительной случайности трубку сняла Клодетта. Все ее «вернись», «полиция» и «будет только хуже» Дачесс живо пресекла. Она держалась до Клодеттиной фразы «с ним всё в порядке». Потом Клодетта сказала: «Подожди, сейчас я его приведу».