Я знаю, что не могу жить все время в стрессе. Отец говорил мне это, Ной говорил мне это, и даже еще в школе мне говорил это мой психиатр, но вот она я, сижу на кухне в особняке и смотрю на тарелку вкусных, прожаренных в масле грибов и даже не могу ни о чем думать. Только беспокоиться. Я испытываю его даже сейчас, когда знаю, что уж в особняке-то Харрингтонов я в безопасности.

А Скалларк? А Кира? Аспен?

– Прекрати думать о плохих вещах, – сказал Ной. Просьба прозвучала так буднично и невинно, будто он сказал, чтобы я прекратила говорить о плохих вещах. Но в этот раз я не обратила на эту странность внимания.

– Не могу. И не говори мне, что я должна делать. Я просто не могу.

– Съешь это. – Ной поддернул светлые джинсы, присел за стол и пододвинул ко мне тарелку. Покачав головой, я встретилась с ним взглядом. Голубые глаза большие и темные, а губы плотно сжаты от недовольства. – Съешь.

Я взяла вилку, наколола кусочек гриба и отправила в рот. Ной не был удовлетворен, но отстранился от меня и по привычке подтянул колено к груди. Сложив сверху бледные руки, он принялся ковырять на штанине дырочку.

– Я просто хочу тебе помочь. Помни, я твой лучший друг, тот, кто тебе всегда помогает.

– Второй лучший друг, – поправила я, посылая Ною фальшивую улыбку, которую он тут же раскусил.

– Не нужно притворяться, Кая. – Он наклонился, чтобы взять меня за руки, но я откинулась назад и отложила вилку. В глазах Ноя появилось разочарование. – Я бы…

– Хотел помочь мне, но не можешь, – с горечью закончила я, кивая. – Да, я знаю. Я ничего и не жду, я просто… – я неуверенно пожала плечами, – сижу здесь, собираюсь с мыслями.

Ной кивнул и встал из-за стола, а я теперь ко всему прочему почувствовала вину за несдержанность.

За окном смеркалось. Кухня наполнилась запахами готовящегося ужина, которые сегодня совсем меня не привлекали. Я просто сидела и старалась ни о чем не думать. Смотрела на спину Ноя. Он нарезал овощи, кидал их в кастрюлю, жарил мясо, посыпал его какими-то специями. Игнорировал меня.

«У него хорошая фигура, – подумала я. – Крепкие мышцы. Но этого мало. Этого мало, чтобы попасть в аварию и выжить. Его по кускам собрали заново, скрепили стальными штифтами, чтобы он мог… просто быть».

Мне кажется, он лжет. Будь его слова правдой, он бы не смог ходить. Он бы не смог разговаривать, лежал бы парализованный. Может, и про боязнь солнечного света он лжет? Пожалуй, да, если раньше он мог выходить на улицу и попал в аварию. А возможно, это психосоматическое?