Кира вытаращила глаза и уставилась на него:

– У тебя будет ребенок?!

– Да, – встряла Патриция, посылая Кире мстительную улыбку. – И я застала его недавно с невестой.

Ее взгляд «ты мне не нравишься» был таким ощутимым, что у Аспена побежали мурашки по спине.

– Думаю, тебе пора уйти, мама, – сказал Аспен, скрещивая руки на груди.

Кира переводила взгляд с него на мать, к счастью, не встревая. Она лишь сцепила пальцы рук, нервно сдавливая их в замок. Патриция высокомерно изогнула бровь:

– А твоя девушка знает, что здесь творится?

– Да. А теперь попрошу на выход.

Когда Патриция ушла, Аспен пригласил Киру к столу. Она предприняла смехотворную попытку вернуться домой, которую Аспен тут же оборвал. Налив ей целую тарелку ароматного супа, он усадил ее за стол, а сам остался на безопасном расстоянии.

– А ты не будешь?

Аспен отвернулся от окна, где в темноте постепенно зажигались тысячи огоньков, и посмотрел на Киру. Она отвечала ему виноватым, покорным взглядом, что выводило Аспена из себя. Почему она притворяется, почему делает вид, что слабее, чем есть?

Он покачал головой, отворачиваясь, но Кира снова спросила:

– У тебя действительно будет ребенок?

– Нет.

– Ладно.

Аспен видел ее профиль в отражении окна. Кира ссутулилась, зачерпнула ложку супа и отправила в рот. И все это под оглушающее биение его противоречивого сердца. Оно билось в груди так сильно, что Аспена бросило в жар.

Когда эта девушка стала такой покорной? Такой… сломленной? В университете она была совершенно другой. Это Аспен делает ее такой? Он заставляет ее прикидываться слабой, или она хочет быть слабой рядом с ним?

В любом случае ему это не нравилось. Если бы она оставалась той Кирой – жестокой, язвительной, упрямой, – он мог бы вести себя соответственно, но когда она ведет себя так… это выбивает из колеи.