Однако тревога поедала капитана. Дурное предчувствие, сладенький запашок гнильцы.
Над крейсером сгущались тучи. Их не разгонял ни томящийся в трюме гарем, состоящий из повернутых на сексе нимфеток; ни командированный из парижского ресторана L‘Arpиge повар.
Адамова настораживала его собственная команда. То, как матросы застывают вдруг и смотрят на капитанский мостик немигающими рыбьими глазами. Облизывают губы в язвах и говорят на неведомых языках.
– Завтра утром, – сказал Адамов, поправляя китель, – мы прибудем в Бразилию. Я хочу, чтобы треть этих дикарей уволили, а на их место взяли нормальных матросов.
– Не думаю… – лениво ответил старпом, похожий на официанта Томаша, как брат-близнец. Его даже звали так же. – Не думаю, что мы куда-нибудь приплывем, капитан.
Адамов насупился:
– Как прикажешь трактовать это заявление?
Томаш улыбался. Его лицо покрывала воспалившаяся короста прыщей.
– Я полагаю, кусь, что вы сошли с ума.
– Чушь! – рассмеялся Адамов. Сплюнул и двинулся, пошатываясь, к корме. – Я никогда в своей жизни не мыслил так трезво. И кстати… – Он топнул ногой – крыса юркнула под лавку. – Кстати, ты тоже уволен. Катись…
Адамов споткнулся и врезался в низкий бортик. Перевалился, охнув. Ледяная вода хлынула в рот, в уши. Пресная вода Влтавы.
Никто из команды не шелохнулся, чтобы помочь ему. Три раздувшихся трупа продолжали лежать на лавках.
Он уперся кулаками в песок, попытался встать. Дряхлая лодка уткнулась носом в отмель. Вода едва достигала колен. Но выползти из этой лужи оказалось труднее, чем покорить Джомолунгму.
Адамов хлебал холодную жижу и ворочался в иле. Силы покинули его. Не получалось даже изогнуться, чтобы поймать глоток кислорода. Ногти царапали песок. Вода наполняла легкие.
Голос Томаша достиг ушей:
– Спокойной ночи, капитан.
Лицо Адамова погрузилось в песочную кашу. Стайка любопытных рыбок кружилась над мертвецом, словно озадаченная столь нелепой смертью.
7.2
7.2Филип макнул пальцы в кровь и нанес последний мазок – дугу от правого до левого плеча Корнея. Выпрямился, оценивая результат. Корней лежал на спине. Багровые узоры переплетались, образовывая сложный нимб вокруг курчавой головы.