Тысячи глоток одновременно выдохнули.

Солнечный Король уперся огненными глазами в Филипа – и узнал его. Улыбка тронула тонкие губы на пылающем лице. Потом Король повернулся и медленно побрел к маятнику.

6.8

Мир исчез. Исчезли ступеньки, толпы сомнамбул, Филип и Песочный человек. Созвездия поменяли форму и место расположения, явив новую невиданную карту. Бело-голубая планета, полускрытая космической чернотой, висела над округлым горизонтом.

«Это Земля, – подумал Корней. – Это мой дом».

Пулевое отверстие над пупком исторгало огненные гейзеры, но боли он больше не чувствовал, как и страха. Он перешагнул рубеж, за которым человеческие эмоции утратили силу.

Вокруг раскинулся мертвый стерильный пейзаж. Долины, усеянные вулканической породой, укутанные темной мантией скалы, извилистые ущелья. Метеориты исчертили пустоши нечитаемыми письменами. Вдали, окутанные мглой, лежали руины циклопической постройки. Чуждая разуму башня устремлялась ввысь, собранная из матово-белых кубов, сплошь поросшая шипами и изъязвленная туннелями. В ячейках-кубах копошились существа: что-то среднее между аистами и пауками. Их пронзительный писк отдавался эхом в голове Корнея.

– Остановись.

Перед ним возникла высокая тень. Элегантный пиджак превратился в лохмотья, очки свисали на одной дужке. Линзы растрескались. Маска Паши Дыма то и дело растворялась, демонстрируя истинное лицо – шершавое от морщин лицо столетнего старца.

– С дороги! – сказал Корней.

Отто Леффлер отшатнулся от света:

– Не надо!

Птенцы запищали отчаянно из низин.

Корней занес пылающий кулак.

– Он вернется, – мстительно проговорил Леффлер. – Придет снова по нитям лучей. Нельзя уничтожить Луну!

– А тебя? – спросил Корней.

Осколок выпал из круглой оправы.

Вместо Дыма-Леффлера перед Корнеем стоял Миша Бродский. Глаза однокашника были полны скорби и слез. По щеке сползала противная зеленоватая улитка плевка.

– Ты харкнул в меня, – удивленно сказал Миша. – Зачем, Корь?