— Хватит тебе, — начала Тинконе, — четвертый стакан пьешь!

Тинко рассвирепел.

— Не лезь, а то оболью, — заявил он, кладя палец на сифон с содовой водой.

— Ты на это способен.

— Ну, так вот, на тебе! — заорал во всю силу своих легких Тинко и прибавил ругательство, заимствованное из словарного фонда первой мировой войны, да так громко, что его услышала и Граначне, вышедшая как раз на балкон.

— Они сидят под ореховым деревом. Шшш! — сказала она.

Гранач возмутился:

— Не шикай ты на меня! Говорю тебе, не шикай! Ненавижу, когда на меня шикают!

— Шшш! — жена приложила пальчик к своим вишневым губкам. — Они услышат.

Но Гранач так рассвирепел, что не мог больше сдерживаться: он вскочил в комнату, схватил Робику, стянул с него его маленькие тирольские штанишки и повлек за собой на балкон.

Лицо его было спокойно. Казалось, ему в голову пришла гениальная идея. Рассудок одержал победу. Эмоции уступили место размышлениям. Но в голосе у него все еще звучали гневные нотки, хотя он уже и овладел собой. Робика упирался, присел на корточки, и его пришлось тащить на балкон силой. А отец громогласно внушал ему:

— Чтобы другой раз не смел обливать водой взрослых, да еще из шланга! Что? Да как тебе такое могло прийти в голову? Ты с ума сошел?

Гранач кричал так громко, чтобы супруги Тинко могли услышать его. Пусть они убедятся, что он, Бела Гранач, имеет обо всем этом деле свое особое мнение, что он строго осуждает проказы своего отпрыска. Поступая так, он надеялся лишить змею хоть одного из ее ядовитых зубов.

— Но… но… но… дядя Тинко крал орехи и хотел, чтобы и дети Рамзауера собирали их в корзинку…

— А тебе какое дело до этого? Ты кто такой? Исполнитель судебных приговоров?

— Но… но… — всхлипывал Робика. Они были уже на балконе, и Гранач исподтишка бросал взгляды в сторону орехового дерева, чтобы убедиться, видят ли супруги Тинко, слышат ли, какой он справедливый отец, насколько ему претит всякое самоуправство, и больше всего стараясь, чтобы они получили правильное представление о его решительности, твердости, педагогической строгости, одним словом, о его мужском характере.

— Слышишь, мать? — Тинко показал большим пальцем в сторону балкона. — Порет щенка…

Жена ближе подвинулась к мужу и шепнула ему:

— Двадцать три форинта обещала за уборку подвала, а дала двадцать восемь.

— Подлизываются.