А вот дело с орехами — это настоящая борьба. Человек наталкивается на ореховое дерево и может сломать себе шею. Шею об орех! Вот это борьба! Настоящая борьба! Гранач, господин, товарищ, коллега… каждое слово — сигнал боевой тревоги. Тинко!.. Уже двадцать пять лет работает швейцаром. Был швейцаром при Хорти. Потом швейцаром у частного хозяина, швейцаром у нилашей[36]. В квартире у него до сих пор стоят два кресла Вейсов; их увезли в концлагерь, а кресла оказались у Тинко. Мне эти кресла хорошо знакомы, в одном из них я всегда сидел, когда мы играли в карты.

А позвольте спросить, как попал фарфоровый лебедь с синей каемкой на шкаф швейцара господина-товарища Лайоша Тинко? Позвольте вас спросить? Может быть, этот лебедь был новогодней мечтой Тинко? Может быть, он сказал как-то жене: «Пойдем, дорогая, и купим белого фарфорового лебедя с голубой каемкой, я с детства мечтал о таком лебеде из старого венского фарфора». Нет. Не-е-ет! Всему есть границы! И лебедю Тинко, и украденным креслам, даже его пижаме. Сначала лебедь из старого венского фарфора, потом кресло-качалка с чердака, на котором сорок лет сидела покойная тетя Клотильда… Тинко — швейцар трехэтажной виллы в Буде, жена его моет лестницы, собирает и выносит помойные ведра, выставляет их у калитки сада, потом пустыми относит обратно, а что делает он сам? Парит ноги в воде. И это в будни, в утренние часы. Пфуй! Гнилой мелкобуржуазный тип… Этого нельзя так оставить. Дело об орехах? Пустяки? А я докажу вам, что не пустяки. Мышиная возня? Возможно. Дело в масштабе! Если из-за этой возни разоряются целые семьи, то это уже не пустяки. Сейчас же к Рамзауеру! Как это он сказал ночью? Родина нуждается в каждом трудящемся! Правильно. Вот только эти моющие-ноги-в-будни…

— Вот именно, — сказала жена, — терпеть стало невозможно. Если ты пойдешь к Рамзауеру, он в один момент наведет порядок. Это человек решительный. Разве можно нарушать спокойствие трудящегося человека всякими ореховыми делами? Иди, иди сейчас же!

Гранач выпрямился. Лекарства уже, очевидно, начали оказывать на него свое действие, он окинул взглядом жену.

Одним этим взглядом было сказано столько, что даже трудно перечислить. Но стоит упомянуть лишь неукротимое желание противоречить, которая возбуждала в нем эта хорошенькая женщина с вызывающе торчащей грудью и слегка косящими глазами — его жена, слова которой моментально превращали в нем все «да» в «нет».

— Ты с ума сошла! — накинулся он на нее. — Человек думает вслух… полагает, что может думать вслух, во всяком случае, в семейном кругу, но это еще не обязывает его совершать целый ряд нелепостей. Как это ты говоришь, чтобы я пошел к Рамзауеру? Что это значит? Что может из этого выйти? А? Ты-то что об этом думаешь? Именно Рамзауер заинтересуется моими ореховыми делами?