— В каком смысле?

Женщина взяла из его пальцев белый батистовый прямоугольник.

— Не хотелось бы, — с необыкновенным спокойствием ответила она, — так все и оставить.

Макс уже собирался сказать — довольно на сегодня, я попрошу счет, и пойдем отсюда, но в брошенном на жену взгляде Армандо де Троэйе уловил никогда не виданную раньше искорку циничного вызова. Это длилось лишь мгновение, а вслед за тем все вновь скрылось под маской игривого безразличия. И тогда Макс, передумав, с нарочитой медлительностью повернулся к Мече.

— Разумеется, нельзя, — сказал он.

Его взгляд встретили светлые, чуть осоловелые от джина глаза. В желтоватом свете мед их казался, как никогда, текуч и прозрачен. Вслед за тем она сделала нечто неожиданное. Платок не вернула, а взяла со стола одну из пары перчаток, снятых перед тем, как пойти танцевать, вложила ему в нагрудный карман пиджака и несколькими быстрыми движениями расправила так, что получился белый пышный цветок. Тогда Макс встал и направился к столику, за которым сидели недавний партнер Мечи и две женщины.

— С вашего разрешения.

Тот воззрился на него с высокомерным любопытством, но все внимание Макса уже было обращено к белокурой. Она переглянулась со спутницей — смуглой, вульгарного вида и заметно старше годами, — а вслед за тем посмотрела на компадрона, как бы спрашивая позволения. А он продолжал рассматривать Макса, который стоял, сдвинув каблуки, чуть наклонясь и слегка улыбаясь с самым учтивым видом, с той же безупречной корректностью, с какой приглашал на танец даму из общества где-нибудь в «Паласе» или в «Плазе». Блондинка наконец встала и с профессиональной непринужденностью закинула руку ему на плечо. Вблизи она казалась моложе, несмотря на затененные усталостью, набрякшие подглазья, заметные даже сквозь густой макияж. Голубые глаза, прорезанные чуть вкось, и белокурые волосы, собранные на затылке в узел, выдавали ее славянское происхождение. Русская, вероятно, или полька, подумал Макс. Обнимая ее, он очень близко почувствовал тепло утомленного тела, табачный дым, пропитавший платье и волосы, уловил в ее дыхании привкус недавно выпитой граппы с лимонадом и веявшую от кожи сложную смесь запахов — дешевых духов «Агуа Флорида», влажного талька и сладковатого женского пота, неизбежного, когда два часа кряду танцуешь со всеми подряд.

Зазвучали первые такты другого танго, в которых Макс, сделав поправку на топорное исполнение, узнал «Фелицию». В круг вышло еще несколько пар. Макс и его дама двигались на удивление слаженно, доверяя инстинкту и привычке. С первых шагов он понял, что она, уставившись куда-то вдаль и время от времени мимолетно взглядывая на партнера, чтобы по его лицу угадать следующие па и фигуры, танцует хоть и неважно, но все же с мастеровитой безрадостной умелостью. Так же равнодушно прижималась она к торсу партнера, давая ему почувствовать кончики своих грудей под перкалем низко вырезанной блузки, и послушно обхватывала ногами его поясницу, выполняя фигуры более разнузданные, чем того требовала музыка и к чему побуждали ее руки Макса. Без души танцует, заключил тот. Без желания и порыва, как печальная, но исправная кукла, как профессионалка, которая отдается мужчине, не испытывая никакого удовольствия. На миг он представил, как в номере дешевого отеля — вроде того, чья светящаяся вывеска без последней буквы встретилась им по пути сюда, — она столь же покорно и безучастно принимает клиента, меж тем как этот усатый подонок прячет десять песо в карман своего пиджака. Представил, как она раздевается и ложится на несвежие простыни, на скрипучую кровать. Как дарит наслаждение, ничего не получая взамен. Так же устало, как сейчас исполняет другую повинность.