— Да это так… Давние дела. Моя старинная знакомая…

Оба шахматиста переглядываются с понимающим видом.

— Ага, и кроме того — еще и мать Келлера. И не вздумай отбрехиваться, в газетах было ее фото. Узнать труда не составило.

— К шахматам это не имеет ни малейшего касательства. И к сыну ее — тоже. Говорю тебе, давняя приятельница.

Эти слова вызывают двойную скептическую ухмылку.

— Давняя приятельница, — повторяет Ламбертуччи, — которая заставляет нас битых полчаса толковать о русских шахматистах и КГБ.

— С другой стороны, тема волнующая, — возражает Тедеско. — Что тут скажешь? Ничего не скажешь.

— Ну, хватит языки чесать. Кончайте, надоело.

Полный язвительности, Ламбертуччи делает вид, что уступает:

— Как вам будет угодно. Каждый имеет право на секреты. Не хочешь — не говори. Но даром тебе это не пройдет. Мы желаем получить билеты на матч в «Витторию». Они дорогущие, и потому мы туда не ходили. Но теперь, когда ты обрел влияние, положение изменилось.

— Ладно, попробую.

Ламбертуччи докуривает сигарету, едва не обжигая себе пальцы. Швыряет окурок в воду.

— Эх, годы-годы… Видно, что была когда-то хороша собой. Это бросается в глаза.

— Да, это я в свое время понял, — Макс не сводит глаз с окурка, плавающего в маслянистой воде у мола. — Что очень хороша.

Через широкое окно, выходящее на Средиземное море, полдневное солнце очерчивало большой квадрат деревянного пола у стола, за которым сидел Макс. Это было его излюбленное место в ресторане на Жете-Променад — роскошном сооружении, стоящем на сваях в море — напротив отеля «Руль»: оттуда, как на ладони, представали взморье, пляж и проспект Англичан, и казалось, что стоишь у борта корабля, бросившего якорь в нескольких метрах от берега. Окно у столика смотрело на восточную сторону бухты Анж, а вдалеке отчетливо виднелись замок, вход в гавань, мыс Ниццы, где меж зеленоватых скал вилось шоссе на Вильфранш.

Он увидел тень прежде, чем того, кто ее отбрасывал. А еще раньше почувствовал запах английского трубочного табака. Склонившись к тарелке, он доедал салат, когда повеяло сладковатым ароматом, раздался легкий скрип половиц, и затем в прямоугольное пятно света на полу вплыл силуэт. Макс поднял голову, увидел губы, сложенные в учтивую улыбку, круглые роговые очки, руку с трубкой — в другой была измятая шляпа-панама, — указывавшую на свободный стул напротив.

— Добрый день… Вы позволите мне присесть здесь на минутку?

Необычный вопрос, заданный на безупречном испанском, поверг Макса в легкое замешательство. Все еще с вилкой на весу, он некоторое время смотрел на новоприбывшего, не зная, как ответить на такую бесцеремонность.