— Шапочно. И недолго. Перед войной. — Он медленно ставит стакан на стол. — Первого мужа Мечи я знал лучше.

— Армандо де Троэйе? Музыканта?

— Да. Автора знаменитого танго.

— А, ну конечно. Танго.

Она глядит на конные экипажи, в ожидании туристов стоящие на площади. Кучера собрались под пальмами, в тени.

— Какой, должно быть, это был чарующий мир… Эти наряды… Эта музыка… Меча рассказывала, что вы танцевали совершенно исключительно.

Лицо Макса принимает выражение, находящееся где-то на полдороге от учтивого протеста к скромно-достойному признанию заслуги. Он научился ему лет тридцать назад, подсмотрев в какой-то картине Алессандро Блазетти.

— А какой она была в те годы?

— Элегантна. И необыкновенно хороша. Одна из самых привлекательных женщин, каких я встречал в жизни.

— Мне трудно представить ее такой… Она ведь мать Хорхе.

— А как она справляется с ролью матери?

Пауза. Ирина гоняет соломинкой лед в стакане, но не пьет.

— Думаю, что все же спрашивать об этом надо не меня…

— Она поглощает его?

— В известном смысле она его выковала. — Девушка снова замолкает на мгновение. — Без нее Хорхе не стал бы тем, кем стал. И тем, кем еще станет.

— Хотите сказать, он был бы счастливей?

— Ой нет, ну что вы… Ничего подобного. Хорхе — счастливый человек.

Макс, вежливо кивнув, отпивает еще глоток негрони. Ему не надо напрягать память, чтобы вспомнить счастливых людей, чьи жены изменяли им — с ним, с Максом Коста.

— Она никогда не собиралась сотворить из него чудовище, как другие матери, — добавляет Ирина через минуту. — Старалась воспитывать как обычного ребенка. Но так, чтобы это совмещалось с шахматами. И ей это удалось — хотя бы отчасти.

Последние слова она, глядя на площадь, произнесла торопливо и даже чуть озабоченно, словно Меча Инсунса могла появиться здесь в любую минуту.