– Мануэль Ксалок так и не прочел этого письма, – сказала Макарена. – Так же, как и остальных. Она пробыла в здравом уме еще с полгода, а потом наступила темнота. Она не преувеличивала: она действительно умирала внутренне. И когда наконец он пришел к ней и сидел во дворе – в своей темно-синей форме с золотыми пуговицами, Карлота уже была мертва. Та, что явилась перед ним и не узнала его, была уже не Карлота.
Куарт сложил письмо и снова вернул его на это кладбище из пожелтевшей бумаги, где конверты были как могильные плиты над письмами, пущенными вслепую, во тьму и пустоту. Ему было неловко, неуютно, он словно чувствовал себя виноватым в том, что вторгся, вмешался в этот темный диалог, состоящий из криков о помощи и слов любви, так и не получивших ответа. Это письмо наполнило его чувством невыразимого стыда. И бесконечной печали.
– Хотите почитать еще? – спросила Макарена.
Куарт покачал головой. Бриз, долетавший по Гвадалквивиру от Санлукара, шевелил занавески, так что временами за ними открывался мрачный силуэт церковной звонницы. Макарена сидела на полу, прислонившись спиной к сундуку, и перечитывала некоторые из писем при свете лампы, в котором синеватыми бликами поблескивала грива ее волос, наполовину закрывавших лицо. Куарт залюбовался линией ее шеи, смуглой кожей, открытой вырезом платья, босыми ногами в легких кожаных сандалиях. От нее исходило ощущение такого тепла, что ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не протянуть руку и не коснуться кончиками пальцев ее шеи.
– Взгляните-ка, – сказала она.
На протянутом ею листке он увидел рисунок корабля, а под ним – несколько строк, написанных рукой Карлоты. Сверху стояло: Яхта «Манигуа». Капитан дон Мануэль Ксалок, а ниже рисунка шли технические характеристики судна. Судя по всему, и само изображение, и данные были скопированы с какого-нибудь журнала той эпохи.
– Папка не такая старая, – сказала Макарена, передавая ему картонную папку с завязанными ленточками. – Это мой прадед положил ее сюда после смерти Карлоты. Еще один эпилог этой истории.
Куарт раскрыл папку. В ней лежало несколько старых вырезок из газет и иллюстрированных журналов; все они относились к финалу Кубинской войны и драме, разыгравшейся на море 3 июля 1898 года. На обложке журнала «Ла Илустрасьон» рисунок воспроизводил эпизод гибели эскадры адмирала Серверы. На одной из страниц был напечатан рассказ об этом сражении с планом кубинского побережья в районе Сантьяго-де-Куба и портретами командиров и офицеров, погибших в этом бою. Среди них Куарт и нашел то, что искал. Правда, рисунок был не очень хорошего качества и сделан, как указывалось в подписи, «на основе свидетельств, полученных из достоверных источников». На нем был изображен привлекательный мужчина в застегнутом на все пуговицы сюртуке, с белым шейным платком. Он один из всех был в гражданском; художник словно бы хотел подчеркнуть, что этот человек не принадлежал к эскадре адмирала Серверы. Печальное лицо, коротко подстриженные волосы, пышные усы и баки. Подпись гласила: Капитан торгового флота дон Мануэль Ксалок Ортега, командир яхты «Манигуа». Взгляд его был устремлен куда-то в пространство, поверх плеча Куарта, как будто ему был глубоко безразличен тот факт, что он фигурирует среди героев Кубы. Ниже, на той же странице, шел текст: