Когда взвыла сирена воздушной тревоги, Фалько чиркнул спичкой и осветил циферблат. 4:45. Обнаженная женщина лежала рядом с ним, мерно дыша. Казалась спящей. Свет в соседней комнате не горел – наверно, в городе перебои с электричеством. Фалько закурил, поднялся, босиком и не одеваясь подошел к окну. В комнате пахло сгоревшим углем из еще теплой жаровни. Пряча в кулаке сигарету, он чуть отодвинул штору – взглянуть, что там снаружи. Как почти во всех домах в этом городе, окно на самом деле было не окно, а застекленная дверь на крохотный балкончик, обнесенный железной решеткой. Сирена смолкла, но над темными грудами гор по ту сторону Арсенала пульсировали вспышки зенитного огня. После каждой с небольшим запозданием долетал приглушенный гром, и Фалько легко вычислил дистанцию: если звук распространяется со скоростью триста сорок три метра в секунду, значит, это не дальше двух километров отсюда. Канонада приближалась. В клочьях туч, слабо подсвеченных лунным сиянием, две вспышки на мгновение выхватили маленький силуэт самолета.

Рядом оказалась Ева. Она подошла неслышно – босиком, в его рубашке, которую не стала застегивать. За миг до того как она, обняв его, прильнула сзади всем своим теплым крепким телом, он, кроме запаха табачного дыма, уловил, как сильно пропиталась ее кожа смесью пота, спермы, нутряной сокровенной влаги.

– Приближаются, – сказал Фалько.

В тот же миг, словно в ответ на его слова, вспышка осветила на мгновение башню Арсенала. Две секунды спустя донесся тяжкий грохот разрыва.

– База подводных лодок, – сказала Ева.

– Хочешь спуститься в убежище?

– Нет. Дай затянуться.

Фалько, все так же пряча огонек, протянул ей сигарету, Ева дважды глубоко вдохнула дым и вернула ее. Он открыл окно, чтобы взрывной волной не выбило стекла. Стало холодно. Они обнялись и застыли, наблюдая за бомбежкой.

– Какое зрелище, – сказала она.

– Да.

Светлячки зенитных разрывов, перемещаясь по небу, постепенно приближались и теперь вспыхивали и гасли в небе над Арсеналом, почти над самой площадью, и звук отставал от света совсем ненамного. Где-то рядом, но вне поля зрения разорвалась бомба, и грохнуло с особенной силой, так, что задребезжали стекла открытого окна. В эту секунду Фалько сумел наконец ясно различить зловещий силуэт самолета, проходящего над башней у ворот Арсенала.

– Дайте им, дайте, друзья, – сказала Ева, глядя на небо и словно молясь.

Разрывы, которые вспыхивали теперь почти непрерывно, и медленно ползущие ввысь трассеры освещали ее лицо, отражались в глазах. Фалько поглаживал ее длинную шею, плечи, ложбинку между грудей. Потом вдруг вспомнился человек, убитый четыре часа назад, и ему стало не по себе. Отнимать жизнь, зарождать жизнь. Еще недавно, после бесконечной череды объятий и ласк, он, сочтя, что ей достаточно, вырвался из влажного сладкого плена и излился на ее гладкий упругий живот и на миг потерял сознание: будто скользнул в тихую, темную, глубокую заводь, сотворенную из забвения и умиротворения. И Ева, побежденная и истомленная, долго еще лежала под ним неподвижно, легко водя кончиками пальцев по его спине.